АВИСАГА. Но чтоб столько девок хороших перепортить! Приходят воробышки, все светятся, через два года уже с брюхом. И все наспех, наспех -- настоящий кролик.
БАТ-ШЕВА. Такая профессия: на личную жизнь не остается времени.
АВИСАГА. Мне статус бы какой-нибудь выхлопотать...
БАТ-ШЕВА. Я же тебе говорю: твоя ошибка, что ты воспринимаешь их как нормальных людей! Ни с мужем, ни с сыном я чаев не гоняла! У царей личных отношений с людьми не бывает. Парочка живущих гениев -- вот и все их собеседники.
АВИСАГА. Вирсавия Элиамовна! Познакомьте меня с кем-нибудь из своих! Вы посмотрите, какая грудь! Да не отворачивайтесь вы!
БАТ-ШЕВА (шипит). Перестань немедленно устраивать балаган, люди смотрят!
АВИСАГА. Да черт с ними, с этими халдеями! Не посмотрите -- сейчас разденусь догола, завтра утром будет во всех иерусалимских газетах!
БАТ-ШЕВА (примирительно). Ты должна учиться правильно дышать. Занимаясь дыханием, ты уменьшаешь потенциал зла.
АВИСАГА (шепчет). Слушайте, он такой лицемер! Я понимаю, что избранник; но ведь так коварно Иоава Церуева сгубил!
БАТ-ШЕВА. Молчок! В общественном месте об этом разговаривать не принято. Во-первых, не сгубил, а во-вторых, тот тоже хорош. У нас цивилизованное общество -- сколько можно цацкаться с уголовниками?! Хочешь, я тебе диету пропишу? Ты потолстела!
АВИСАГА. Потолстеешь тут! Питаешься на ходу всякой дрянью...
БАТ-ШЕВА. Квартиру-то тебе дали? Пригласи посмотреть.
АВИСАГА. Если б квартиру! Дали уголок в старушечьем общежитии. С начала года уже четыре раза приходили уплотнять.
БАТ-ШЕВА. Главное качество сына -- это гуманизм. Для всех он отыщет минутку...
АВИСАГА. Именно минутку! Хотела бы я знать, когда он пишет притчи! Да и отец не лучше...
БАТ-ШЕВА (не слушает ее). Настоящий ученый никогда не 'работает'. Во всяком случае этого никто не видит, это неприлично. Эйнштейн катался на лодке и там придумал все, что ему было нужно.
АВИСАГА. ...проходит утром в ванную, потом ему греют котлетку. Старые жены давно глухие. Он им бормочет: 'Удивляюсь, что вы еще не подохли!'
БАТ-ШЕВА. Хватит тебе ныть. Нечего было к старику в секретарши проситься. Царицей стать захотелось!
АВИСАГА. Так вы замолвите за меня словечко?
БАТ-ШЕВА. Постараюсь. (Уходят).
АКТ ВТОРОЙ
(Соломон сидит на троне, рассматривает себя в зеркале.)
СОЛОМОН (свите, наставительно). Волосы из носа вырывать бессмысленно -они все равно вырастают (машет рукой). Ладно, принесите мне золотой пинцет. Ну, что там еще?
ВАНЕЯ, ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ (громко). Матушка ваша пришли!
СОЛОМОН (вздыхает, свите). Такая настырная старуха, нет житья! (Вошедшей Бат-Шеве) Мама, зачем вы опять притащились?
БАТ-ШЕВА (робея). Соломон Давидович, вслух как-то неудобно!
СОЛОМОН (раздраженно пожимает плечами). Что за тайны мадридского двора?! (Свите) Разберитесь, чего ей надобно! Если ей неудобно вслух, пусть она вам напишет!
(Все смеются. Бат-Шева укоризненно улыбается. Уходят.)
СОЛОМОН. Наконец какая-нибудь сволочь принесет мне золотой пинцет или нет?!
АКТ ТРЕТИЙ
БАТ-ШЕВА (читает вслух по-арамейски). ...пожизненно почетной вдовой, без права на выезд. Чего ты еще хочешь?
АВИСАГА. Я не вдова!
БАТ-ШЕВА. А кто же ты?
АВИСАГА. Я замуж хочу...
БАТ-ШЕВА. Ишь, чего захотела!
АВИСАГА. ...пусть хоть за себя возьмет.
БАТ-ШЕВА. А на это он просил сказать, что на кровосмесительство он не пойдет, в смысле осквернять отцовскую постель. Сама должна понимать!
АВИСАГА (визжит). Какое кровосмесительство! Какую постель! Мадам, я -девственница! Вирго. Есть свидетельство экспертов!
БАТ-ШЕВА. Да не ори ты так противно! Нашла чем хвастать.
АВИСАГА. Я даже не решаюсь спросить... может быть, он меня любит?
БЛТ-ШЕВА (резко). Нет!
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
АВИСАГА (одна, раздумывает). ...царь умер. Я -- святая...
До самолета оставалось еще минут двадцать, и я наспех набрасывал на салфетках текст, которого раньше не было. Меня, царя Екклезнаста, обвивала ногами балерина кордебалета из Моава. Я склонялся перед медными идолами, я рисковал вечностью из-за земной женщины, из-за тонконогой военнослужа-щей местной армии. Я медленно старел на троне и забывал моего Бога из-за молодых суетных шлюх. Лучше бы к матери в Воронеж съездил, а не в Израиль. Второй раз объявили посадку, но, кажется, я уложился. Я расслабленно возвращался в себя, хорошо бы сейчас еще принять душ и вытянуться. Он не еврей, он-- балетмейстер, он гражданин астральной системы, но ужасный зануда -- даже 'мусорные' ворота и те на семи замках.
Наконец я расплатился и пошел искать, где по долгу службы меня ждал связной и мои михайловцы. Адония--кандидат наук, старший брат Соломона по отцу. Кончил вечерний институт на 'отлично', но способностям Соломона всегда завидовал. Слабый и добрый человек. Любит Ависагу. Велика беда -- полежала пару раз со стариком на кожемитовом диване. С кем не бывает. Крещенский мороз в кабинете. Деда невозможно было согреть. Стоп. Наваждения кончились. Я заметил, что толпа перед воротами почти рассосалась, оставалось семеро мужчин в одинаковых драповых пальто и две женщины. Одна из них -- это сам 'Конгресс'. В этот момент я с ужасом обнаружил, что связная 'Конгресса' на месте, но я забыл и пароль, и отзыв. В карманах тоже не было. Наверное, я забыл их на сиденье в автобусе. Вот идиотство какое. Я посмотрел на нее с мольбой и постучал рукой по лбу. Нужно вложить в уста принца Адонии слова, что 'женясь на секретарше отца, я еще не становлюсь директором ядерного института'.
Qui attendez vous? -- с неуместным смешком спросила меня связная.
Там такого не было! Это не пароль! -- твердо сказал я.
Меня поразило даже не то, что она ошиблась, не французский язык, не ее пиджак с широкими плечами, а то, что все мои спутники еле держались на ногах и ото всех здорово разило водкой.
А сам-то ты пароль помнишь? -- пробормотала связная.
Сестер и братьев своих возлюбленных! -- тихо проговорил я первое, что пришло в голову.
Братья в сборе, братья готовы к перелету. Доставайте посадочные талоны и паспорта. Нам пора садиться!
'Ависага из Шунама -- это я, - добавила она, пьяным полушепотом обратившись ко мне, - в 'Конгрессе' меня называют магистр'.
Глава двенадцатая
ПЬЕМ БУРБОН
Полночь в воздухе. Я благоухаю, как розовое варенье. Я уже ничего не хочу. Я пьян. Я полон реалистических дум. Я -- Серов. Я -- девочка с персиками. Катастрофически тошнит от всего на свете. Я напился в неведомой точке земной атмосферы с незнакомой женщиной, связанной со мной мистической связью. Она тоже не вполне трезва и хочет спать. В известном смысле это вообще не женщина -- это мой партийный товарищ, с которым мы делаем одно общее дело для планеты людей. У нее расплющенные губы и какие-то немыслимые чулки с орхидеями. Орхидеи не могут быть знамением. Но она мне скорее даже нравится, чем нет. Только я не могу придумать, что же ей говорить. У меня парез языка, и я даже не могу по-настоящему насладиться замечательным бурбоном, который мы пьем. Разговор крутится, в основном,
