Гарри покачал головой и тяжело вздохнул. Николас нахмурился и отвел взгляд. Он немного завидовал той легкости, с какой Гарри завязывал знакомства с девицами и женщинами любого звания. Знакомства эти зачастую перерастали в весьма тесную дружбу, чем сквайр без всякого смущения похвалялся перед своим господином. Николас, всегда оставаясь в стороне, порой пристально наблюдал за тем, как бойкий и веселый Гарри держал себя с дамами, и старался запомнить его несложные приемы в ухаживании, его слова и жесты, чтобы потом, когда придет время, воспользоваться этим чужим опытом, ибо собственного у него не было вовсе. Но временами, когда ему казалось, что Гарри переходит рамки приличий и Ведет себя слишком уж развязно или навязчиво, он считал своим долгом вмешаться и оградить очередную жертву любвеобилия Гарри от его нескромных притязаний.
Помолчав, Николас назидательно проговорил:
— Если крайдийские барышни окажут нам холодный прием, то уж тебе-то, я думаю, это пойдет только на пользу. Ты привык здесь к слишком легким победам. — Гарри самодовольно ухмыльнулся. — А я себя чувствую так, — он доверительно понизил голос, — будто меня впервые собираются выпустить из клетки на волю!
Лицо Гарри вмиг сделалось серьезным, и он с участием взглянул на друга.
— Неужто тебе и в самом деле так плохо здесь жилось?
Николас стал неторопливо спускаться с трибуны, и сквайр последовал за ним.
— Еще бы, — не оборачиваясь, сказал принц, и в голосе его прозвучала неподдельная горечь. — Ведь я всегда был самым младшим, самым слабым, словом… убогим калекой!
Гарри нагнал его у выхода из стадиона, хлопнул по плечу и укоризненно покачал головой.
— И тебе не совестно такое говорить?! Ничего себе калека! За тот год, что мы вместе, моя нежная кожа вся покрылась шрамами и синяками от твоих ударов рапирой и мечом! А ведь прежде она оставалась невредимой, и я всегда по праву себя считал неплохим фехтовальщиком.
— Не преувеличивай, — вздохнул Николас. — Тебе тоже частенько удавалось меня задеть.
— Всего раз или два, возразил Гарри. Потому что мне до тебя далеко. И если я фехтую как мало кто в Крондоре, то ты в этом просто не знаешь себе равных. А потому перестань ты, ради всех богов, считать и называть себя калекой!
Но слова его не оказали на помрачневшего Николаса никакого видимого воздействия. Не замедляя шага, принц спросил:
— Скажи, у вас в Ладлэнде в обычае устраивать церемонию Представления для новорожденных детей графа?
Гарри помотал головой. Вопрос друга показался ему неожиданным и странным.
— Нет, конечно. Ведь мы не принадлежим к королевской семье.
— Прежде, в давние времена, дитя любого из высокородных вельмож принято было показывать подданным его отца на тридцатый день после рождения, — возразил Николас. — И во многих герцогствах и графствах Запада этот обычай сохранился. Вассалы и челядь должны воочию убедиться, что тело их будущего господина или госпожи не отмечено врожденными изъянами. — Теперь только Гарри догадался, к чему клонил Николас, и исподтишка бросил на него сочувственный взгляд. — Мои братья были представлены жителям Крондора, — с горечью продолжал Николае, — и моя сестра тоже. Все, кроме меня.
— И ты понапрасну ожидал этого великого события, лежа в своей колыбели? — прыснул Гарри, решив было шуткой развеять мрачное настроение друга. Но принц никак на это не отозвался, и Гарри сразу переменил тон. — Ну и что же из того, что тебя не представили подданным принца Аруты? — спросил он. — Ты думаешь, это повлияло на их отношение к тебе?
— Конечно, и это в том числе. Все знают о моем увечье, и я поневоле вынужден быть таким, каким они меня считают. Знал бы ты, как это тяжело!
— И ты так рад возможности перебраться в Крайди, потому что там никому и в голову не придет относиться к тебе иначе, чем к другим юношам, и делать тебе поблажки? — спросил Гарри, проходя вслед за Николасом в ворота дворца.
Стражи, дежурившие у ворот, отсалютовали принцу, и он, мимоходом кивнув им, пожал плечами.
— Во всяком случае, я на это надеюсь. Тамошняя жизнь ведь очень отличается от здешней. Если верить отцу и маме, она гораздо проще, и строже, и тяжелее, чем крондорская.
У входа во дворец Гарри помешкал, церемонно раскланявшись с хорошенькой фрейлиной принцессы Аниты, которую он знал весьма коротко, и проводил ее взглядом. Фрейлина оглянулась и из-за плеча своего спутника, щеголеватого гарнизонного офицера, послала Гарри пленительнейшую улыбку.
— Мне остается только уповать, — вздохнул Гарри, нагнав Николаса на ступенях центральной лестницы, — что строгость тамошних нравов не распространяется на… м-м-м… некоторые стороны жизни. — Николас укоризненно покачал головой, и Гарри скорчил жалобную мину:
— Но я, так и быть, готов смириться с чем угодно, лишь бы это пошло тебе на пользу!
Гребцы налегли на весла, и ялик заскользил по волнам к трехмачтовому кораблю, который стоял на рейде в Крондорском порту. Провожавшие — Анита, Арута, принцесса Алисия и несколько придворных — махали на прощание Николасу и Гарри, выкрикивая последние напутствия и пожелания благополучного плавания. Анита едва сдерживала слезы. Она мужественно выдержала разлуку с тремя старшими детьми, теперь же, когда и последний из ее сыновей покидал родительский кров, принцесса была близка к отчаянию. Она горько сожалела о том, что позволила ему уехать, и все доводы Аруты в пользу этого путешествия, с которыми она еще накануне вечером горячо соглашалась, теперь казались ей неубедительными. Она чувствовала, что супруг напряжен и взволнован не меньше нее, и то и дело взглядывала на его хмурое, усталое лицо. Анита давно не видела Аруту таким расстроенным, таким печальным, и подозрение, что он знает, но не решается поведать ей о какой-то опасности, грозящей их Николасу, возродилось в ее душе с новой силой. Она тяжело вздохнула и крепко сжала руку мужа.
Алисия не сводила глаз со своего Амоса, стоявшего на корме ялика между Николасом и Гарри и посылавшего ей воздушные поцелуи. Все трое широко улыбались ей и остальным. Поймав взгляд своей моложавой бабушки, брошенный на Амоса, Николас лукаво усмехнулся и наклонился к уху адмирала:
— Не пора ли мне начать звать тебя дедом?
— Попробуй только, и тогда, помяни мое слово, придется тебе добираться в Крайди своим ходом! — отрезал Траск. — Когда мы выйдем из гавани, изволь звать меня капитаном, ясно?! Я говорил об этом твоему родителю с лишком двадцать лет назад, скажу и тебе: будь ты хоть принцем крови, хоть даже и самим королем, на борту корабля есть только один Господин — это капитан. Слово его — закон для всех без исключения. На своем судне он и император, и первосвященник, и судья, и бог!
Николас переглянулся с Гарри, с трудом веря, что старина Амос мог так внезапно превратиться из добродушного весельчака и участливого друга в свирепого морского тирана. Однако выражение лица Траска, его нахмуренные брови и воинственно выпяченная вперед борода не оставляли ни малейших сомнений в том, что дело обстояло именно так.
Когда ялик подняли на борт «Королевского Орла», Траск вполголоса бросил лоцману:
— Ступайте к румпелю, мастер, — и зычно выкрикнул команду:
— Поднять все топсели! Приготовить грот и бом-стеньгу!
Когда первые три паруса были подняты, Николас и Гарри почувствовали под ногами легкое дрожание палубы. «Орел» пришел в движение. Повинуясь указаниям лоцмана, рулевой стал выводить его из гавани. Амос оставил принца и Гарри одних и прошел на корму.
Трехмачтовик величественно проплыл мимо нескольких небольших судов, стоявших на рейде. Николае со все возраставшим интересом следил за уверенными, слаженными действиями лоцмана, Амоса Траска, его помощника и всей команды. Увидев, как два встречных тендера, приветствуя «Орла», приспустили флаги с гербом Королевства на своих невысоких мачтах, он дружелюбно помахал рукой их капитанам.
— Вы роняете свое достоинство, принц! — хихикнул Гарри.
Николас ткнул его локтем в бок:
— Кому какое до этого дело теперь, когда мы на свободе? — и он счастливо, беззаботно рассмеялся.
У выхода в открытое море корабль лег на другой курс и на несколько секунд замер в неподвижности. Этого времени оказалось вполне достаточно лоцману с помощником, чтобы спуститься на борт небольшой