И две тени двинулись к лисьему замку на берегу озера. Ноша была нелёгкой, и Каг погодя опустил её на землю.
– Мне взять? – подползла к нему Инь.
Каг ничего не ответил. Его слух уловил какой-то тихий шорох. Лисы застыли на месте. Шорох стих.
Водя носом по земле, Каг сделал небольшой кружок. Потом вдруг остановился и засмеялся.
– Здесь Унка. Хочешь её, Инь?
Унка была из семьи лягушек, и теперь, как только над ней загорелись зелёные фонарики, глаза Кага, она, дрожа, поползла в траве.
– Я сыта, Каг. Пошли.
Каг схватил лягушку, и та не успела квакнуть, как он проглотил её.
Инь пошла дальше. Теперь она была впереди. Поблизости от лисьей крепости Инь и Каг спрятались, – ведь лисий закон повелевает:
«Так осторожно входи в свою нору, точно она не твоя».
Было тихо. Луна сонно плыла по небу. В озере что-то плескалось, может быть, рыба, а может быть, и выдра Лутра, которая в это время охотится.
Лёгкие струйки ветра приносили с собой чистые запахи леса.
Инь прошмыгнула в старую лисью крепость; около входа в неё росли маленькие кустики, а на холмике стоял высокий дуб, корни которого, точно огромные пальцы, обхватывали небольшой песчаный бугор.
Это была старая лисья нора. Не из лучших, потому что в ней всегда осыпался песок и попадал в глаза лисятам, но зато легко было наводить порядок и поблизости ничего не стоило раздобыть пищу.
Каг положил гуся у входа, а Инь потащила вовнутрь. Целиком заполнив отверстие, большой гусь кое-как продвигался. Следом за ним, чихая, полз на брюхе Каг, – песок попадал ему в нос.
– Тихонько, Каг, – шепнула Инь, – малыши спят.
Узкий коридорчик стал шире, и за сенями открылось логово, похожее на корытце, где, возвышаясь тёмной горкой, тихонько посапывало восемь лисят.
Инь обнюхала их.
– Ну, разве они не прелестны? Посмотри, Каг!
Сидя в углу, Каг почёсывался, – ведь, как известно, в лисьей шерсти полно блох.
– Из них вырастут сильные, зубастые лисы. Будет сразу видно, что у них была хорошая мать.
– С тобой, Каг, легко быть хорошей матерью, – расчувствовалась Инь. – Но погляди, погляди.
Мохнатый клубок зашевелился. Маленький носик испытующе поднялся кверху, и хотя глазки ещё едва открылись, лисёнок, перешагнув через остальных, – те запищали – подполз к гусю и стал грызть его кровавое горло.
– Этому цены нет, – сказал Каг, и глаза его засверкали от гордости. – В нём кровь деда, а тот был первым в своём роду. Пусть он зовётся Вук, как его дедушка. Вук – это значит, что все лисы должны убираться с его дороги, если он вышел на охоту. Помоги ему, Инь!
Инь отрывала небольшие кусочки для кровожадного малыша, который моментально глотал их.
По норе постепенно распространился тяжёлый дух от гусиных потрохов, и тут зашевелилась вся кучка лисят.
Инь едва успевала подносить к их ртам кусочки мяса. Хрустели косточки, и малыши, пыхтя, порой вместе с перьями, уничтожали остатки гусятины.
– Им стоит приносить еду. – В глазах Кага светилась радость.
От гуся осталась уже только лапа, и её раздирали между собой лисята.
Инь тут же подскочила к ним.
– Хватит! Идите спать!
Она выхватила у них кость и затолкала всех в глубину логова, где вскоре опять выросла сопящая кучка. Лисята уснули.
И Каг вздремнул капельку. Инь обсосала косточки, потом прикоснулась к его спине:
– Каг, нам пора идти. Считанные часы – время охоты. К рассвету надо вернуться домой, ведь тогда Гладкокожий человек уже ходит по лесу, а он считает, что всё принадлежит ему, и убивает свободный народ, кусая издали своей проклятой молниебойной палкой.
Каг так зевнул, что чуть не свернул себе челюсть. Весь день добывал он пищу. Но в эту пору нет покоя лисам-родителям. Малыши только и делают, что едят да спят. Потом их придётся учить, и тогда останется ещё меньше времени для охоты. Инь уже поползла к выходу.
– Я пойду к воде.
– А я, пожалуй, попытаю счастья возле деревни. Давненько не наведывался я туда.
Инь скрылась в осоке, а Каг присел на бугре и снова зевнул.
– Ни днём, ни ночью не видит теперь покоя лисий народ; удивительно, что мы не спим на бегу.
Луна поднялась уже высоко, и вокруг неё тускло мигали звёзды. Над озером разносились громкие звуки
