станцию 16 экспедиций и 12 грузовых кораблей, более чем четырехлетний опыт эксплуатации станции, был получен. Но опять же это всего лишь инструментальные достижения.
В 1980 году я сделал очередную попытку участвовать в полете на станцию в связи с необходимостью ремонта системы терморегулирования - надо было вскрыть (буквально - разрезать трубки) магистрали, заполненные жидкостью, и установить новые насосы во вскрытый контур. Мысль о полетах никогда меня не оставляла, но оторваться от конструкторской работы было трудно. Годами не брал отпуск. Не покидало ощущение, что стоит отлучиться хотя бы не надолго, и с моим делом что-то случится. И это ощущение возникло не просто так.
Например, летом 1962 года я взял отпуск и уехал в Латвию. Вдруг позвонил Флеров: немедленно возвращайтесь - очередной заговор начальства. Сел в машину и уже утром был в КБ. Но все равно опоздал. Операция была уже проведена: мой Девятый отдел разделили на три части. Два отдела оставили на территории бывшего Грабинского КБ, расположенного по другую (от основной территории КБ) сторону железной дороги, а корабельные проектанты вместе со мной направлялись в главный корпус на основной территории, в проектный отдел, который до того занимался только ракетами. Королев только разводил руками. Решение принято, оформлено приказом ('согласовано наверху!'), и он ничего не может поделать.
Верить С.П. было никак нельзя: такие вещи без него никоим образом происходить не могли. Потом я понял, что С.П. заподозрил Бушуева в сепаратизме. Дело в том, что инженеры, работавшие над космическими аппаратами, почувствовали, что С.П. начинает (без специального умысла, конечно) задерживать работы: без него ни один вопрос, связанный с загрузкой завода и конструкторских отделов, решить было нельзя. Я бы сказал, что это вполне естественно: С.П. объединял дело. Но он действительно был перегружен работами по остальной тематике КБ, связанной с разработкой боевых ракет, хозяйственными и организационными делами. К нему просто трудно было пробиться. А тут в академии возникла мысль (у Келдыша, надо полагать, а может быть, у Петрова, будущего директора Института космических исследований) о том, что нужно создать организацию, в которой бы сотрудничали и разработчики космических исследовательских приборов, телескопов, и инженеры, разрабатывавшие космические аппараты и корабли, электрические схемы и приборы, то есть объединить их с филиалом КБ, руководимым Бушуевым.
Мысль о том, чтобы поставить дело космических исследований на прочную инженерную основу, была, в принципе, наверное, правильной, и у нас в филиале о таком варианте могли идти разговоры. Судя по всему, какой-то гад донес С.П.: мол, собираются удрать! Бушуев подозревал в этом доносе Мишина - вполне может быть. Таким образом, заговор созрел не против меня, а против Бушуева. Его сняли с должности начальника филиала, а меня с моими корабельными проектантами перевели в главный корпус КБ на всякий случай, чтобы выбить почву из-под ног сепаратистов, буде они вдруг опять появятся.
Другой случай, еще раз показавший опасность длительного отсутствия в КБ, был связан с моей четырехмесячной подготовкой к полету на 'Восходе'. Когда я вернулся в КБ после полета, то обнаружил, что уволен с предприятия (С.П. оправдывался: 'Это решение министерства - вам предстоит встречаться с иностранцами, ездить по всему миру, будете в качестве работника академии'), работы по проекту корабля 'Союз' переданы от Бушуева к другому заму С.П., другой группе проектантов и изменено само назначение корабля. Он, видите ли, должен стать кораблем военного назначения! После грандиозного скандала я был восстановлен на работе, вернул проект 'Союза' к себе и к моим проектантам и к его первоначальному назначению, уведя от бессмысленности военного применения. Много усилий пришлось затратить на то, чтобы завод продолжил работать по уже выпущенной документации. И так бывало не раз. Когда же руководителем нашей организации стал Глушко, опасность моего длительного отсутствия в КБ уменьшилась. Глушко был интеллигентным, порядочным человеком.
Летом 1980 года я был включен в экипаж, в который, кроме меня, входили Леонид Кизим и Олег Макаров, и начал подготовку к полету. Врачи центра подготовки всячески цеплялись ко мне опять, в основном в связи с перенесенной в детстве язвой желудка, но поначалу удавалось от них отбиться. В сентябре (к первоначальному сроку полета) медицинское заключение было положительным и подтверждалось, что наш экипаж остается основным. Но затем срок полета перенесли на ноябрь, и мои противники вновь оживились. Конечно, может быть, это лишь моя мнительность, но казалось, что был разработан и осуществлен план, как не допустить меня к полету.
На этот раз атака велась со стороны сердца. Началось это в октябре во время комплексных зачетных тренировок на тренажере корабля. Кизим вдруг откуда-то подхватил отчаянный грипп и обчихал все два кубометра свободного объема спускаемого аппарата. Через некоторое время, естественно, заболел и Макаров. Я держался дольше всех, но в конце концов все-таки заразился, потекло из носа, и врачи заявили, что у меня после гриппа появились отклонения в электрокардиограмме. Но проверки в Институте медико- биологических проблем Минздрава не подтверждали этого (их врачи участвовали в контроле).
Отлет экипажа на космодром был назначен после ноябрьских праздников. Но перед отлетом, кажется, 9 ноября были предусмотрены контрольные записи электрокардиограммы у членов экипажа на фоне нагрузки. Поздно вечером 8 ноября я приехал в ЦПК и расположился в профилактории. Там должны были быть и Кизим и Макаров. Но почему-то их там не оказалось. Заснуть не мог: стояла чудовищная жара, чуть ли не как в парной. В профилактории находился только сторож, отключить отопление он не мог и начальству звонить отказался. Я практически не спал.
Утром нам сделали кардиограмму. Врач из Минздрава, специалистка по ЭКГ, которую специально приставили следить за записью, объявила мне, что запись хорошая, все в порядке. Но медицинская комиссия, рассматривающая результаты ЭКГ, быстро отпустила Кизима и Макарова, а потом долго о чем-то совещалась. И наконец объявила: мои показатели неудовлетворительные, пускать в полет нельзя. Меня сняли с подготовки и заменили другим космонавтом. Было полное ощущение, что это предательство. Предательство и со стороны якобы союзников (Минздрав), и со стороны товарищей по работе.
Позиция ВВС и их медиков по отношению ко мне была известна. На заседании госкомиссии я присутствовать не мог, поскольку речь шла о моем здоровье. Но мне рассказали, что представитель Минздрава Воробьев и наш зам по испытаниям Е.В. Шабаров выступали с самыми решительными возражениями против моего полета. Начхать им было на мои интересы (я никого не преследовал и не наказывал за деятельность, направленную против меня) и на интересы дела (в их понимании интересы дела - это их личные или узковедомственные интересы).
'Салют-7' отличался от 'Салюта-6' практически только составом аппаратуры и оборудования для исследований и экспериментов. На этой станции были установлены рентгеновский телескоп, приборы для съемок звездного неба с использованием электронно- оптических преобразователей, оборудование для технологических экспериментов, медико-биологическое оборудование, приборы для визуальных наблюдений и исследований. Была облегчена возможность ремонта системы терморегулирования, радиосистем, установлены наружные крышки на иллюминаторах, проведено некоторое усовершенствование служебных систем. Снаружи, на стенках станции, увеличилось число элементов фиксации (скоб, крюков), что облегчало работы космонавтов при выходах в открытый космос.
Защиту поверхности иллюминаторов пришлось ввести из-за того, что с течением времени они загрязняются и повреждаются, как снаружи, так и изнутри. Наружные поверхности иллюминаторов повреждаются микрометеорами, и на них (как и на остальной поверхности станции) оседают частицы из облака, создающегося вокруг станции. Облако вокруг станции образуется газами, выделяемыми материалами внешней конструкции станции, частью продуктов сгорания, которые выбрасываются двигателями ориентации, компонентами, выбрасываемыми при продувке магистралей дозаправки. Внутри станции возможно загрязнение стекол иллюминаторов частицами, плавающими в атмосфере, к тому же космонавты могут оцарапать стекла аппаратурой во время работы. Очистить иллюминаторы от за-грязнения изнутри достаточно просто. Чтобы исключить случайные повреждения стекол изнутри, мы применили защитные резиновые кольца и упоры на приборах, используемых для наблюдений через иллюминаторы. Каверны в стеклах иллюминаторов от микрометеоров и загрязнения наружных поверхностей стекол были обнаружены в процессе полета 'Салюта-6'. Пришлось устанавливать на иллюминаторы, через которые велись наблюдения, открываемые приводами крышки.
На станциях 'Салют-6' и 'Салют-7' мы получили и другой, несколько неожиданный, опыт. Опыт борьбы с аварийными ситуациями, с выходом из строя отдельных приборов, агрегатов, с микропожарами. Бывали
