убить себя... и меня. Он начал с того, что раскурочил робота, но он же ведет и мои эксперименты, а ты знаешь, какую это создает опасность. И если б это была смерть. Для нас, тех, кто действительно мыслит, смерть - неизбежное следствие жизни, то есть часть самой жизни вместе со всей ее неотвратимостью и бескомпромиссностью, прекращение всего, что было. Но прекращение окончательное. То же, что происходит со мной, это мерцание жизни. Попросту гротескная пародия на жизнь. Я не человек. Я... мысляк, существо, которое, внешне являясь человеком, функционально представляет собой автомат, потому что его в любой момент можно на какое-то время отключить.
- Что тебе сказать? Не каждый огонь вечно горит ярким пламенем. Порой он угасает, порой разгорается, но тем не менее не гаснет.
- Это не ответ. Сделай что-нибудь. Ты должен мне помочь! Сделай еще одну операцию. Вскрой этот череп и убери ЕГО. Так жить невозможно.
- А ты подумал о нем? Мы вдохнули в него жизнь, он перестал ожидать, увидел мир, людей, себя. Начал жить.
- А те, кого вы всего этого лишаете, те, что ожидают в холодильниках, они ведь тоже хотели жить и думали о жизни, когда их тела погружались в жидкий азот. А вы расчленяете их, используете отдельные части, элементы, а остальное сжигаете. Запоздалый церемониал погребения. Вы убиваете их, дорогой мой, а ведь они не мертвы. Они только ожидают.
Тельп побледнел, и Тертон заметил это.
- Мы используем только тела, о которых точно знаем, что они не пригодны для жизни.
- Не шути. Что значит 'знаем'? Знает кто? Современная наука? Тот, кто помещал их в азот, тоже 'знал', что все они нежизнеспособны, а сегодня оказалось - далеко не все. А вы уверены, что через сто, двести, тысячу лет их не удастся вернуть к жизни? Всех. Ведь практически они могут ожидать вечно.
- Это вопрос техники, Джуль, и только. Человек может жить, жить по-настоящему как человек лишь в том времени, в котором он родился и вырос. Потом... потом он превращается в анахронизм, в музейный экспонат. Он не понимает нового мира, этот мир ему чужд. Для того, кто перестал бы ожидать через тысячу лет, быть может, единственным нечуждым местом был бы зоопарк. Отсюда вопрос: имеем ли мы право будить их через столько лет? Ведь это люди, которые после пробуждения хотят жить, мыслить, понимать. Хотят быть счастливыми. Они ожидают не для того, чтобы просто когда-то проснуться, - Тельп замолчал. - Об этом много думали и я и другие. Даже теперь, по прошествии всего нескольких десятков лет, мы создаем ему. Корну, имитированную действительность, тот мир, который он знал. Мы обязаны это для него сделать...
- Так пусть он всегда живет в своем имитированном, а не в моем реальном мире. Мир - не его, а мой. Он отнимает у меня мои дни, мои часы, потому что мы неумолимо стареем вместе, он и я.
- Он дал тебе столько новых часов, столько лет. Не жалей их для него. К тому же неизвестно, правы ли мы?
- Не понимаю.
- Правильны ли наши предвидения, истинны ли наши суждения о человеке, которому предстоит начать быть в новой действительности.
- Заметь, это сказал не я, а ты.
- Сомнения - фундамент науки. Мы хотим это проверить. И поэтому Корн иногда выглядывает в наш мир.
- Значит, такова правда? - проговорил Тертон после долгого молчания.
- Да. Одновременно это и эксперимент. Эксперимент, который, возможно, наконец ответит на вопрос, могут ли ожидающие жить в новом времени, где-то между годами своего рождения и далеким будущим, которое им вообще не известно, - Тельп замолчал.
Тертон глядел сквозь прозрачные стены на озеро, где мальчишки уже спустили лодку и подняли парус, и он сейчас казался всего лишь белым штришком на фоне темно-голубой воды.
- Да. Теперь я понимаю, что вся наша беседа была беспредметной. Ты не изменишь ничего, потому что не хочешь и, вероятно, не можешь. Но почему я? Почему выбрали меня, ты или кто-то там еще?
- А смог ли бы ты ответить, будучи на моем месте?
- Не знаю. Но как мне жить дальше?
- Жить и все. Не ты первый, не ты последний. Природа уже давно указывала на такую возможность. Известны по меньшей мере несколько случаев. Я говорю только о тех, что изучены и подробно описаны. В прошлом веке во Франции жила женщина с двумя совершенно различными, попеременно сменявшимися индивидуальностями. Это были два существа в одном теле. И дожила до преклонных лет. Конечно, нам известно только то, что происходило в последние столетия. А сколько таких погибло в застенках, сгорело на кострах инквизиции...
Тертон молчал.
- И знаешь, Джуль, что я еще скажу? Ты справишься. Но этот парень... Мне его действительно жаль...
Тертон рассмеялся так громко, что Тельп подозрительно взглянул на него.
- Что с тобой?
- Ничего, - продолжая смеяться, ответил Тертон. - Просто ты напоминаешь мне старуху, срезающую в саду цветы для букета и одновременно страдающую от того, что им предстоит завянуть.
- Ну, знаешь... Впрочем, я говорил, что ты выдержишь, Джуль. Именно поэтому когда-то я перестал смотреть на тебя влюбленными глазами. Божества должны быть великими, неподражаемыми и немного неловкими в своем величии.
- И все-таки это забавно, Кев. Эксперимент в эксперименте. Пожалуй, ты перещеголял меня. Мне бы такого не придумать. Да, дорогой мой, дети всегда обходят отцов и создают проблемы, которые потом сами и их последователи вынуждены разрешать. Что ж, на сегодня довольно.
- Я сожалею, Джуль... честное слово.
- Не страдай, пройдет, - Тертон встал. - Однако мне надо немного познакомиться с Корном, - сказал он. - В конечном счете благодаря тебе он тоже управляет моим телом.
- Все, что мы знали о нем - чем он был, каким был, передано тебе.
- Не о том речь. Я должен войти в его имитированный мир. Его действия здесь в определенной степени обусловлены тем, что происходит там. Я должен это знать и понимать.
Тельп стоял в нерешительности.
- Ты так считаешь? И ты сможешь сориентироваться в его мире?
- У каждого из нас есть опыт работы с фантотронами. Это ведь то же самое.
- Не совсем. В фантотроне ты имеешь жестко заданную структуру, а влияешь только на процесс. Как и в жизни. Мир таков, каким ты его застал, и ты можешь только действовать в нем.
- А там... у него?
- Там ты можешь влиять и на структуру. Это выглядит так, словно ты своими мыслями изменяешь реальность. Мы слишком мало знаем о его времени, о тех деталях, наличие которых позволяет ему воспринимать имитированный мир как реальный и собственный. Поэтому, когда он подумает о чем-нибудь, представит себе что-то, что было в том его мире, но о чем мы не знаем, это немедленно вводится в структуру.
- Понимаю. Например, если он представит себе бегемотов на улицах города его времени, они там появятся.
- Вот именно.
- Забавно. И много он уже напридумывал?
- Нет. Он просто заполняет свой мир деталями.
- Хорошо. А как с противоречиями? Если, например, он вообразит себе, что проникает сквозь стены, либо, что у бегемотов шесть ног...
- Противоречия, которые можно установить объективно, немедленно отсеиваются и не вводятся в структуру имитированного мира.
- А логические противоречия?
- С этим хуже. Но в конце концов это проблема не новая. Ошибки синтаксического характера можно распознать и не вводить. Проблемой остаются семантические ошибки.
