— Уж ты постарайся. Не бери греха на душу. — Виноградов ещё раз критически оглядел его работу:
— Да-а! Сьездил парнишка за экзотикой…
В другой каюте, также ошибочно включенной в схему, сотрудников милиции приняли за бандитов. Сестры, мужественные немецкие старухи так активно защищались от агрессоров зонтиками и бутылкой из- под шампанского, что одному из бойцов даже пришлось оказывать медицинскую помощь.
— Ну что — все? — собственно, теперь Виноградов слонялся по судну без какой-то особой цели. — Как с трофеями?
Встречный боец. тот самый, что первым попал на судно, поправил на затылке черную шапочку- маску:
— Отработали… Нормально — неколько «газовиков», всякого «железа» куча.
— А боевые стволы?
— Нет, вроде.
Значит, решил майор, пистолет был только у Кима. Что же , тем лучше…
Но в следующее же мгновение выяснилось, что это не так. Откуда-то с кормы приглушенно хлопнули два выстрела — и вслед за ними все остальные звуки перекрыла отчаянная автоматная очередь.
— Где это? — Владимир Александрович и сам не заметил, как устремился вслед за омоновцем. И только глядя, как тот рывком, на ходу, загоняет патрон в патронник запоздало сообразил: уж ему-то, безоружному, делать там, где идет пальба абсолютно нечего.
Впрочем, отстать было бы неприлично — тем более, они и так прибыли не первыми.
— Пригнись! Пригнись, мать твою… — Головин притаился на шлюпочной палубе, под прикрытием огромного спасательного плота. И лицо его не выражало ничего хорошего.
— Что там такое?
— Ш-шел бы отсюда, Саныч… — В этот момент опять хлопнул выстрел и пуля звонко отрикошетила от чего-то металлического.
Майор был всегда человеком разумным и повторения ждать не стал — нырнул обратно, за переборку.
— Заложницу взял, сволочь! — не совсем понятно прокомментировал оказавшийся опять рядом оперативник.
— Кто? Обьясни!
— А хрен его… — закончить собеседник не успел. Снаружи втащили убитого милиционера: рыжий ежик ничем не прикрытых волос, окровавленный камуфляж. — Сволочь!
Получалось, что одного из бандитов все-таки прозевали. Того, что с «макаровым»… Прихватив с собой в качестве живого щита какую-то перепуганную туристку, он выбрался на палубу — и только там был замечен перекрывавшим сектор бойцом Головина. Два выстрела — и оба на поражение: в шею и в пах…
Теперь преступник занял отличную позицию на полуюте — и никому не давал приблизиться.
— И никак его, гада, не завалить! Опасно… Успеет бабу шлепнуть.
Неожиданно появился капитан Головин. Владимир Александрович никогда ещё не видел его таким растерянным:
— Что делать будем, товарищи офицеры? — Блестяще, без потерь и стрельбы проведенная операция грозила перерасти в бесславную бойню.
— Может, этому сказать, как его… Киму? — предложил опер. — Пусть попробует, уговорит сдаться?
— Он не станет, — Виноградов с сожалением помотал головой. — Я знаю…
— Почему?
— У них свои законы.
Помолчали…
— Сколько у него патронов?
— Даже если один останется… Девчонке хватит.
— Молодая?
— Какая, мать его, разница! Надо спецов вызывать.
Решение далось капитану нелегко, но профессионализм был выше уязвленного самолюбия. В его команде — отличные головорезы, но парней из СОБРа или антитеррористических подразделений госбезопасности специально натаскивают на освобождение заложников.
— Тем более — иностранка… Вызывай, Вадик!
— Время, время! Надо бы потянуть.
— А чего он хочет? — Владимир Александрович мотнул подбородком в сторону, где сейчас засел обложенный автоматчиками бандит.
— Не знаю…Слушай, Саныч! — Головин смотрел на майора такими глазами, что хотелось вскочить и оказаться отсюда за тридевять земель. Просьба ещё высказана не была, но уже вызывала у Виноградова стойкое неприятие.
— Бля-а…
— Ну больше же некому, Саныч! Мои же все — здоровые, но тупые, ещё ляпнут что-нибудь не то, или сорвутся…
— Ага! А я — птица-говорун, отличаюсь умом и сообразительностью…
— Капитан, может быть — мне? — оперативник не трусил, но…
— Нет. Увы… — хлопец был молодой и глупый, а у Владимира Александровича все же кое-какой опыт поведения в подобных ситуациях имелся.
Впрочем, после Москвы, после того октября девяносто третьего ему в роли парламентера выступать не пришлось.
— Нет чтоб моей маме меня дураком родить!
— Пойдешь? — обрадовался Головин.
— А как ты думаешь?
— Мы быстренько, мы, если что, подстрахуем…
Прежде чем высунуть из-за укрытия руку с клочком какой-то белой, подобранной по пути, тряпки, Владимир Александрович обернулся к коллегам:
— Считайте меня… А ещё лучше — не считайте!
Самое трудное оказалось — не схлопотать сходу пулю и завязать диалог. Но через несколько минут подрагивающий от холода и нервного возбуждения майор уже выслушивал первые ультиматумы преступника.
Постепенно минуты сложились в часы ожидания: первый, второй… И пришла усталость, и казалось иногда, что кто-то другой, не майор Виноградов, сидит на продуваемой ладожским ветром палубе — и говорит, говорит, говорит. А потом было шоу напротив спасательной шлюпки, молниеносный захват, звук упавшего вниз пистолета.
Поздравления, суета…И первый стакан холодной, безвкусной водки — за вечное здоровье далекого головинского дедушки.
На охоту, впрочем, Владимир Александрович на следующий день так и не уехал. Простудился…
«Полная ясность может существовать лишь на определенном уровне…. И каждый должен знать, на что он может претендовать. Я претендовал на ясность на своем уровне, это мое право и я исчерпал его. А там, где кончаются права, там начинаются обязанности…»
«Улитка на склоне»
ГЛАВА ВТОРАЯ
БЛИЖНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
Человек за рулем наконец отыскал свободное место, припарковался и выключил двигатель:
— Извините, но дальше придется пешком.
— Дождь, — отметил сидящий рядом молодой мужчина. Прежде чем выйти, он повернулся к расположившемуся сзади пассажиру:
— Все в порядке?
— Здесь недалеко, — водитель также с некоторым смущением посмотрел назад и добавил:
— У меня есть зонтик!
