– Спасибо, – ответила она немного охрипшим голосом. – Так мы едем?
– Вы изменили макияж.
Теперь его рука гладила ее подбородок, и Джилли подняла взгляд. Закрыть сейчас глаза означало бы позорное и трусливое бегство, но встретиться с ним взглядом было тяжким испытанием, потому что смотреть в эти сверкающие яркие серые глаза и притворяться равнодушной было невозможно. Если бы только она могла сказать ему, что она чувствует! Однако непроницаемая маска на его лице сказала ей, что он действительно просто дразнит ее, и ничего больше.
– Джилли, ваши глаза кажутся такими огромными… Раньше за очками и под копной ваших вечно всклокоченных волос я даже не замечал, как они прекрасны! Золотистые… цвета старого доброго виски… молочного шоколада…
Он перебирал определения, словно ища нужное слово для себя самого, потом, наконец, нашел:
– Цвета меда… Сочного, темного меда, сквозь который пробиваются солнечные лучи.
Джилли хотела было попросить его замолчать, но почувствовала, что не может говорить.
– Наверное, это из-за того, что вам осветлили волосы. Теперь вы выглядите совершенно иначе.
– Должно быть, из-за этого, – наконец с трудом выдавила она. – Так мы идем или…
Но он не двинулся с места.
– Платье вы выбрали удачно! Снимите-ка пальто…
Джилли еще крепче вцепилась в полы, точно боялась, что он начнет срывать его с плеч.
– Это Гарриет мне посоветовала, – пролепетала она, надеясь придать ситуации менее опасное направление.
– И она была права. У вас такая роскошная фигура, и вам больше идут такие фасоны, которые обтягивают тело…
– Макс!
Он дразнил ее, и ей хотелось, чтобы он перестал ее мучить.
Однако он вновь проигнорировал мольбу в ее голосе:
– Туфли тоже сюда замечательно подходят.
Поскольку он, наконец, опустил глаза, теперь разглядывая ее ноги, Джилли вздохнула с облегчением. Пусть уж лучше говорит о туфлях…
– Когда вы их примеряли, я обратил внимание на то, какие у вас очаровательные ножки. Не только до колена, но и выше… – Внезапно он поднял взгляд и посмотрел ей прямо в глаза:
– От таких ножек у мужчин обычно голова идет кругом. А если принять во внимание вашу привычку открывать двери, когда на вас не надето ничего, кроме короткой ночной рубашки…
Джилли почувствовала, как ее лицо заливает багровый румянец.
– Очень смешно. Макс!
– Смешно?
– Ваша маленькая шутка удалась, – она тщетно попыталась изобразить смешок. – Так мы можем ехать?
– А кто сказал, что я шучу?
Какое-то мгновение Макс пристально смотрел ей в глаза, и Джилли показалось, что сейчас он наклонится и поцелует ее. Ее пылающие губы приоткрылись, и она отчетливо поняла, что не хочет никуда ехать, что хочет остаться наедине с Максом Флемингом.
Она резко отвернулась, подошла к столу и взяла сумку.
– Большое спасибо за комплименты, – холодно произнесла она, с остервенением перерывая ее содержимое.
– Проверяете, положили ли деньги на непредвиденные расходы? – поинтересовался он.
Твердо вознамерившись обрести утраченное самообладание, Джилли заставила себя взглянуть ему в глаза. Все это напоминало первый день их знакомства, когда она повторяла про себя напутствие Аманды Гарланд: единственный способ справиться с Максом Флемингом – это смело ответить на его вызов.
– Зачем мне деньги, если я с вами, Макс?
На мгновение он, казалось, потерял дар речи, потом сказал:
– Если вы готовы, то поехали, Джилли.
Его голос утратил бархатную мягкость и теплоту. Он словно решил вернуться к формальному тону в отношениях, и она могла вполне почувствовать это, пока они шли вниз по лестнице и потом через двор. Но разгоревшийся в ней пожар не стихал, и Джилли боялась, как бы Макс не ощутил этот жар даже сквозь плотную ткань ее пальто…
Она остановилась возле клумбы, на которой пробивались первые подснежники, и ответила на его вопросительный взгляд, чувствуя себя дурой:
– Я очень люблю подснежники. Некоторое время он задумчиво разглядывал цветы, потом поднял взгляд:
– Я никогда не замечал их. Наверное, их посадила Шарлотта. – Он взял ее под руку:
