чудаки, что живут в здешних пещерах?!
Плед был отброшен за ненадобностью. От мнимой усталости не сохранилось и следа. Кратов безропотно подчинился всем прихотям и фантазиям. Он чувствовал себя безвольной игрушкой, но игрушкой, которой такое положение вещей доставляет удовольствие.
— А сейчас я покажу тебе, как кролик облизывает шерстку, — шептала Марси, деловито и властно опрокидывая его на спину. — Этого ты еще не знал в своей Галактике.
— Знал, — попытался возразить он.
— И пусть, все равно это было НЕ ТАК…
Он не спорил, да Марси уже и не слышала его. Огромная, круглая, как лепешка домашнего хлеба, луна плясала за окном.
— У тебя еще есть силы? — хриплым, незнакомым голосом спросила Марси.
— Я бодр, как самый юный юнец! — солгал он, сдерживая дыхание.
— Тогда ты должен увидеть, как взлетает феникс. Мне никогда еще не хотелось такого с тобой. Но это вино, эта ночь, эти горы… мы так близко к богам… не к христианскому богу, а к древним богам этих гор, которые знали толк в настоящей любви…
— Я сделаю все, что ты просишь. Но, ради всего святого, не кричи так, разбудишь детей!
— Каких детей… какие могут быть дети?..
Когда все кончилось, они молча лежали, утомленно переплетясь руками, и слушали, как скрипят ступеньки под грузной поступью Магнуса, как Грант ходит по двору и уговаривает Авене спеть с ним на голоса, как дети в мансарде с приглушенным повизгиваньем швыряются подушками.
— Хочу дом, — вдруг сказала Марси.
— Вот этого я определенно не знаю, — смутился он.
— Опять ты дурачишься! Когда я говорю «дом», я имею в виду именно дом. Из дерева или на крайний случай из камня. Ты умеешь строить дом?
— Конечно, нет!
— Нашел чем гордиться! Болтать с нелюдями обо всякой ерунде любой сумеет… Хочу, чтобы ты купил землю, выстроил дом. А я, так уж и быть, стану рожать тебе детей. Но пусть это будут девочки, тогда я сама стану их воспитывать.
— Дети — слишком серьезное дело, чтобы доверять его женщине, попробовал отшутиться он.
— Почему мы носимся по всей планете как угорелые? — капризно спросила Марси. — Мечемся, рыщем… Как будто за нами гонятся.
— Но ведь ты любишь путешествовать! — удивился Кратов.
— Я БЕШЕНО люблю путешествовать. Но то, чем мы занимаемся с тобой уже битый месяц, сильнее напоминает змеиный бег.
— Что, что?!
— Ты видел, как бегают змеи? Они не умеют двигаться по прямой. Только рывками — вправо, влево. Куда угодно, лишь бы не вперед.
— А я и не хочу вперед. Это я там, — Кратов ткнул перстом в небеса, буду ломить по прямой. А здесь я намерен освоить возможно большее пространство за отмеренный мне срок. Вот и кидаюсь — вправо, влево.
— Кто же, любопытно узнать, намерял тебе этот срок?
— Судьба, Марси, судьба…
Он вспомнил давешний разговор с Грантом и едва удержался, чтобы не добавить невпопад: «По прозвищу «Удача».
Марси вдруг отстранилась и, прищурившись, оценивающе оглядела его с ног до головы. Кратову сразу захотелось отыскать плед.
— Ты роковая личность! — сказала девушка. — Признайся: тебе назвали точную дату твоей смерти, и ты спешишь исполнить свой долг.
— Фантазерка ты моя белобрысая, — умилился Кратов.
— Но вот загадка: в чем он, твой долг? Я бы еще поняла, попытайся ты наставить на путь истинный эту заблудшую диву, как ее?.. Рашиду…
— А можно? И, кстати, почему — заблудшую?! Чем ее путь хуже нашего? Она живет как считает нужным.
— Когда ты рассказывал мне о том, что произошло с вами, я ожидала увидеть потерянного, согнутого прошлым человека. Но ведь она не такова! Непохоже, что она согнулась.
— А кто говорил, что она непременно должна киснуть и хныкать? Напротив: из слов Милана следует, что Рашида живет активно и насыщенно. Буквально не дает себе ни минуты роздыху.
— По-моему, она изо всех сил старается разрушить свою личность, и как можно скорее! Или делает вид, что старается. Тебе так не показалось?
— Показалось… Если мы не обманываемся в наших мимолетных впечатлениях, то один Бог знает, какая встряска нужна, чтобы вывести Рашиду из этого саморазрушительного пике. Катаклизм? Война?.. На старушке Земле с ее размеренным, патриархальным укладом я не могу вообразить ничего достойного. Иное дело Галактика. Но туда ее не заманить никакими коврижками. Я проверял: за двадцать лет Рашида ни разу не покидала Землю. И ничем всерьез и подолгу не занималась.
— Не понимаю, как можно отдыхать двадцать лет кряду. Это скучно. Это даже неприлично. Это что-то болезненное. Окружающие кормят ее, одевают и обихаживают, а она — развлекается!
— Можно подумать, она одна такая! — с легким оттенком ревности заметил Кратов. — Я читал отчет Планетарной службы занятости, где сказано: от двадцати до пятидесяти миллионов человек ведут праздный образ жизни. А ты, милое дитя, рассуждаешь, как вульгарный утопист. Причем марксистско- ленинского толка! Ну, это как раз возрастом и объясняется. Только несмышленыш с его черно-белым радикализмом и может требовать, чтобы всякому — по труду.
— Между прочим, это христианская норма! А марксисты, наоборот, обещали каждому по потребностям.
— И христианство ты понимаешь поверхностно. «Если хочешь быть совершенным, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах…» Или что-то в этом роде.
Марси помолчала. Потом сказала с иронией:
— Мы с тобой такие крупные специалисты. Что по марксизму, что по христианской этике…
— Во всяком случае, меня не обременит прокормить своими трудами сотню-другую нахлебников, — пробормотал Кратов.
— На какие же средства она так резвится, твоя Рашида? — строго спросила Марси.
— Ну, ей причитается некоторая пенсия от Корпуса Астронавтов…
— Есть предельно простой способ вывести ее из пике и заманить куда угодно, — покачала головой Марси. — Ты придешь и позовешь ее за собой.
— Не приду, — возразил Кратов. — Куда я от тебя… после этой ночи?
— Все туда же — в Галактику, милый. Ты же звездоход.
— Не желаю спорить. Но не хочу сейчас даже думать об этом дне, хотя он и близок. Ты рядом, и мне хорошо. Ты — как заслуженная награда старому космическому волку за все лишения. И будь что будет.
— Уж не умыкнешь ли ты меня на свой Сфазис? — засмеялась Марси. Кому я там нужна, нераспустившаяся почка… Ведь я ничего не умею, ничего не знаю. Единственное, что я освоила в мои годы — искусство любить и быть любимой.
— Да, но ты освоила его в совершенстве!
— …Ты постоянно будешь уноситься в темноту и неизвестность, встревать в переделки, а я обречена слоняться по вашим райским кущам, где полно яблок и ни одного завалящего змея!
— Поступим так, — сказал Кратов уверенно. — Ты поступаешь в ближайший институт ксенологии… например, в Сорбонну или Сан-Марино… через четыре года покидаешь его стены сложившимся специалистом, и я забираю тебя на Сфазис. Будем встревать в переделки вместе. Правда, существует нелепое предубеждение против женщин-ксенологов, но стереотипы для того и воздвигаются, чтобы их ломать.
— Фантазер ты мой темноликий, — промолвила девушка. — Живешь какой-то потусторонней жизнью,
