мы идет отсюда!
— Мудрый и самый храбрый в подлунном мире, выслушайте нас! Повели каторги отослать в Азов, на Итиле ты найдешь быстроходные галеры, а тяжелые пушки отнимут много времени. Там все есть, — нет только храбрых воинов!
Касим-паша медлил с ответом, и тогда седобородый воскликнул:
— Дозволь, светлоокий и отважный, положить к ногам твоим дары!
Паша благосклонно кивнул головой.
В шатер вошли слуги и внесли тюки. Они быстро развязали их, и потоки яркого, веселых цветов, шелка, как половодье, затопили шатер. Турок невозмутимо смотрел на них, хотя сердце его возликовало. А послы все больше богатств выкладывали перед ним: и сукна красные, и расшитые халаты, и серебряные сосуды. Все играло, сверкало, манило к себе; но чудо из чудес, — перед ним разложили драгоценные булатные клинки. Это были древние индийские хорасаны. Казалось, в таинственной глубине сплава мерцали затейливые узоры. Касим-паша не выдержал, потянулся к булатам. И когда он взял в руки один из них и взмахнул — шатер осияла сверкающая молния. Паша обмяк и сказал подобревшим голосом:
— Слава аллаху, вы умные люди, и мне приятно слушать ваши речи! Завтра выступаю в поход.
Он ни одним словом не обмолвился о своем союзнике Девлет-Гирее, который, потемнев от зависти, все ждал у костра, когда позовет его полководец хункера. Ждал и не дождался.
«Он жаден, как шакал! — возмущенно думал хан. — Он хочет один все захватить, но подавится добычей! Путь велик, еще длиннее он будет от Астрахани до Азова!»
Утром затрубили трубы, и вестники Касим-паши объявили всем его волю: каторги снова спустить на воду, тяжелые пушки погрузить и отправить в Азов, с остальными двенадцатью легкими — идти на Астрахань.
Семен Мальцев не попал на каторги; его приковали цепью к легкой пушке, и вместе с другими пленниками он потащил ее на скрипучих колесах. Суда с грузом, отбывшие в Азов, сопровождали три сотни янычар, и думалось Мальцеву, что наконец-то догадаются казаки и нападут на суда, потопят их, а добро турецкое и пушки с зельем заберут себе.
Едва только выкатилось из-за окоема солнце, конные орды татар и турок двинулись на восток. Утром над землей веяло прохладой. Пройдя до полудня, орды встретили посохший ковыль, плоские озерца и камыши. Все, казалось, предвещало удачу. Касим-паша оживился:
— Все плохое осталось позади! Вот и колодцы!
Радость оказалась преждевременной. Родник «Сасык-оба» был засыпан; пересохший, покрытый галькой, лежал ручей. Кони и воины, изнывавшие от жары, так и не получили ни капли влаги.
Снова тронулись в путь. Позади конных полчищ тянулись скрипучие арбы со скарбом, невольники тащили пушки. Над всей степью стлалась темная непроглядная пыль.
И снова стала нарасть тревога: на далеком горизонте появились черные вихри, которые, крутясь, вздымаясь все выше и выше, затмили солнце и быстро приближались к орде. Не прошло и получаса, как на дорогу полетел пепел, голубое небо посерело, и горячее дыхание степного пожара снова пахнуло в лица всадников.
Хан Девлет-Гирей мрачно ехал позади Касим-паши и сердито думал: «Вот и пришла твоя погибель!»
Сейчас все помысли его сосредотачивались на одном — на мести. Он не жалел ни ордынцев, ни коней, думал только о гибели и посрамлении паши. К ночи темные клубы дыма рассеялись, и впереди, на востоке, снова раскрылась страшная черная пустыня. Как погребальную пелену, принес легкий ветер тучи копоти. Воздух насытился запахом гари. Снова земля горяча, черна, как уголь, и дышит зноем. Колодцы без воды. Пепел покрыл дорогу и тропы, и все знакомое ногайцам неузнаваемо изменилось.
Карамбаши в досаде кусал губы: «Была дорога и не стало дороги! Аллах гневен на турок!»
Попадались обуглившиеся кресты — под ними покоились казачьи кости. Впереди, на востоке заалело зарево, с наступлением сумерок оно становилось все ярче.
Орда тянулась по черному, безмолвному шляху.
Впереди всех ехал Касим-паша и с суеверным страхом поглядывал вдаль. Его белоснежный аргамак на глазах серел, покрываясь копотью. Иногда чей-либо конь неосторожно разбивал копытом кочку, и тогда сыпались искры и чудилось, что земля тлеет, накаливается и вот-вот вспыхнет всепожирающим пламенем. Кони тревожно ржали, пугались, производили в рядах орды смятение.
Опустилась темная южная ночь, чудовищно раскалилось небо, огромное зарево охватило горизонт.
И опять Касим-паша в смертной тоске подумал: «Неужели погибель?»
К нему подъехал седобородый астраханец и посоветовал:
— Вели остановиться. За ночь все сгорит, немного остынет земля и мы пойдем дальше!
У безвестного кургана разбили голубой шатер, и он сразу стал черным. Касим-паша вошел в него и расположился на взбитых пуховиках. Он без конца пил из кожаных бурдюков теплую протухшую воду и без конца думал о том, что без воды и корма погибнут и люди и кони.
Несчастье сблизило рать. Позади она оставила сожженные степи, впереди, за огненным кругом, ее ждала Волга, Астрахань и, главное, — вода. Прохладная и чистая вода!
Всю ночь горели огни, все еще пылали степи и томила духота. Только под утро зарево стало меркнуть и прояснилось небо. На заре тронулись в дорогу. Люди стали безмолвными, понимали все без слов, страх и уныние овладело ими.
По сторонам от шляха оставались трупы, и стаи птиц, налетевших издалека, теперь кружили над ордой. Касим-паша больше не ехал впереди воинства. Он пересел в паланкин, и огромный белый верблюд, покачиваясь, нес его среди пожарища и пустыни. Позади в обозе скрипели арбы, надрывно мычал рабочий скот и без конца неистово кричали спаги, нахлестывая бечами падающих от изнурения полонян, тащивших пушки.
Девлет-Гирей не разбивал юрты на стоянках. Он заворачивался в косматую бурку и, положив рядом ятаган, быстро засыпал. Он не боялся ни степного пожара, ни пустыни, ни криков стервятников, — в набегах на Русь он привык ко всему. Просыпаясь, он думал о прежнем: как бы подороже продать Касим- пашу.
Когда казалось, что всему будет скорый конец: кони падут без корма и воды, измученные люди не встанут после ночлега, — неожиданно затуманилось небо и к ночи собрался дождь. Он полил потоками, бурлил, щедро поил раскаленную алчущую землю, наполнял до краев лощины и ручьи. Измазанные, в грязи, измученные люди падали лицом в лужи и жадно пили, вдыхая освежающую прохладу.
Касим-паша снова повеселел:
— Теперь дойдем! Скоро будет Итиль!
И хотя до Волги еще было далеко и кончился корм, но все ободрились. Страшное осталось позади. Только Девлет-Гирей продолжал мстительно думать: «Путь от Астрахани до Азова будет еще длиннее!»
Он на себе испытал силу Руси и не верил, что Касим-паша сумеет одолеть ее под Астраханью.
И опять паша встретил Семена Мальцева, худого, страшного. Глаза русского ввалились в черные орбиты и сверкали, как раскаленные угли.
— Видал, какая наша сила? — дерзко крикнул он Касим-паше. — Это еще цветочки. А вот с русской ратью встретишься, еще хуже будет!
— Я сегодня срублю тебе голову! — сердито ответил паша.
— Ты уже однажды обещал, да забыл! Чего тянешь, а может, чего доброго, и впрямь моя голова еще сгодится тебе на выкуп! — с насмешкой сказал русский.
Касим-паша поскакал вперед. Налетевшие стервятники с криком рвали падаль. Они не пугались ни орды, ни стрел. Поднимались и снова опускались на раздутые туши коней.
Какая-то сила удерживала пашу, и он не позвал палача, чтобы срубить голову дерзкому пленнику. «Кто знает, что предполагает аллах? — рассудил он. — Может быть, это моя судьба? И потом, никогда не поздно сделать это!»
Он оживился, поднял лицо, так как из степной балки внезапно подул свежий ветерок. «Вот скоро и Итиль!» — с надеждой подумал он.
Над степью лежала тихая ночь. Млечный путь опоясывал темное небо
