- Я сам переселенец и знаю своих людей, - сказал он и добавил, что фрау Трауготт не хочет возвращаться обратно, он давно с ней знаком и точно это знает. Я заметил, что можно и ошибиться, но бургомистр возразил, что он наверняка не ошибается. Фрау Трауготт сама ему об этом говорила.
У меня не было оснований усомниться в его словах, я смотрел, как играет ветер в траве на дюне, смотрел на бургомистра и искал причину столь странного поведения этой женщины, но не мог найти.
Со свистом вырывался пар, громко скрипел рельсовый каркас. Я извинился перед бургомистром за то, что отвлек его от работы, но он сказал, что ему все равно надо возвращаться в деревню и что мы можем пойти вместе. Шторм немного утих, море было зеленым, как недозрелое яблоко, а на горизонте виднелась узкая фиолетовая каемка. Бургомистр, словно принюхиваясь, потянул воздух ноздрями.
'Прекрасная погода ждет вас', - сказал он. Я посмотрел на море: волны перекатывались по морю, словно мускулы под шкурой хищника. Я снова вспомнил глаза фрау Трауготт.
- И все же ей надо как-нибудь помочь, - сказал я с упрямым отчаянием в голосе.
- Мы сделали все, что в человеческих силах, - сказал бургомистр. А я спросил, неужели она так цепляется за свой дом и свой клочок земли, что не хочет уезжать отсюда, но бургомистр ответил, что не только в этом дело дома, которые предлагали ей в обмен, были так же красивы и добротны, как этот рыбачий домик у моря, а земля здесь кругом одинаковая, жирный чернозем, да и луга там тоже были не хуже.
- Может быть, она здесь привязалась к комунибудь? - спросил я. И бургомистр ответил, что живет она здесь в полном одиночестве.
- Сектантка? - спросил я.
Бургомистр отрицательно покачал головой.
- Но ведь должна же быть у нее какая-то причина! - воскликнул я в отчаянье.
Бургомистр пожал плечами.
- Мы уже бросили выяснять это, - сказал он. - Фрау Трауготт живет в нашей деревне десять лет, мы не раз предлагали ей уехать в другое место, но она всегда отказывалась, мы уж и удивляться перестали.
По небу плыли облака. Мы молча шли вдоль берега.
- Вы тоже переселенец? - спросил бургомистр.
Я кивнул и хрипло пробормотал:
- Да.
Бургомистр посмотрел на меня, и мне показалось, что он заглянул мне в самую душу.
- Здесь, у моря, живет много переселенцев, - сказал он, - целая колония.
Далеко в море плыл пароход, пятнистая черточка.
Сквозь облака пробилось солнце, его лучи пестрили морское дно. Я спросил, как чувствуют себя здесь другие переселенцы, и бургомистр сказал, что, кроме фрау Трауготт, все они здесь прижились, у каждого крыша над головой и издавна привычное занятие, он назвал пекаря с семьей из восьми человек, и учителя Нейгебауэра, и крестьян Фридмана и Зейферта, и заведующую потребительским магазином, и почтальона Нахтигаля. Мы говорили о невзгодах и радостях жизни у моря, но разговор наш все время кружился вокруг фрау Трауготт, хотя мы вовсе не упоминали ее. Так мы дошли до обрыва, из расщелины текла красноватая струйка охры, и морские валы перекатывались, как мускулы под шкурой хищного зверя.
Бургомистр остановился и, посмотрев на горизонт, протянул руку.
- В ясную погоду отсюда можно видеть датское побережье, - сказал он, показав рукой, куда мне глядеть.
Я посмотрел вдаль, но датского побережья не увидел, я увидел бушующую стихию, увидел глазами фрау Трауготт.
- Боже мой, какой, должно быть, страх охватил ее, когда она впервые появилась здесь, - тихо проговорил я.
- Вы имеете в виду фрау Трауготт? - спросил бургомистр.
- Кого же еще! - воскликнул я и стал рассказывать бургомистру, как я представляю себе жизнь, прожитую фрау Трауготт. Я пытался изобразить, как она в первый раз поднялась сюда, на этот обрыв, этот обрыв на берегу никогда не виданного моря, как море ревело и било волнами об отвесную стену и как струилась по ней красноватым ручейком охра, я пытался живописать эту минуту, чтобы объяснить, почему такой болезненный страх охватил душу фрау Трауготт, но бургомистр перебил меня, сказав, что я ошибаюсь.
- Только так и могло это произойти, - твердо сказал я.
- Вы ошибаетесь, - возразил бургомистр, - боязнь моря точила душу этой женщины еще до того, как она его увидела.
- Что? - изумился я и спросил, откуда это известно бургомистру, и он рассказал, что познакомился с фрау Трауготт еще в лагере под Эгером, где был сборный пункт переселенцев, еще на богемской земле, и уже тогда его поразили ее беспомощность и потухший взгляд, и поэтому он, как мог, позаботился о ней, а когда уже в пути она узнала о том, что их везут к Балтийскому морю, то прижала к себе ребенка, как дерево прижимает под ветром свои ветви, и долго сидела, съежившись, на скамейке, неподвижно, словно окаменелая, а потом беспрестанно качала головой и с искаженным от ужаса лицом бормотала себе под нос, что нахлынет вода и все снесет, все...
Я схватил бургомистра за руку.
- Что вы еще о ней знаете? - нетерпеливо спросил я его.
- Позже, - сказал бургомистр, - позже, когда она прониклась ко мне доверием, на одной из остановок она отважилась спросить меня, нельзя ли ей поселиться где-нибудь в другом месте, она не хочет ехать к морю. Конечно, я стал утешать ее и сказал, что она привыкнет и к морю, но она только покачала головой и, как всегда, молча отошла.
Морские ласточки стремительно пронеслись над самым обрывом.
- А потом? - настойчиво продолжал я расспрашивать, все еще держа бургомистра за руку.
- Потом ничего, - сказал бургомистр. - Конечно, мы не могли изменить свой маршрут, фрау Трауготт приехала сюда, получила домик и надел земли подальше от побережья, не у самого моря, но когда я потом увидел, что все-таки она никак не может наладить свою жизнь здесь, у моря, и попытался переселить ее, она воспротивилась, но я уже рассказывал вам об этом.
- Странно, очень странно, - задумчиво проговорил я.
Вдруг меня осенила одна мысль.
- Если все это так, значит, она уже когда-то бывала у моря! воскликнул я.
- Как же она могла туда попасть? - спросил бургомистр.
Я пожал плечами, я тоже этого не знал.
- Разве могла раньше батрачка из Богемии приехать к морю, - повторил бургомистр, и мне пришлось с ним согласиться. - В этих деревнях даже поездка на поезде до следующей станции была таким событием, которое не забывалось всю жизнь, так как же она могла попасть к морю, - еще раз повторил бургомистр, и чем больше он говорил в свойственной ему спокойной и рассудительной манере, тем больший интерес я к нему испытывал. Я сказал ему, что я писатель, признался в своей склонности разузнавать человеческие судьбы и попросил его рассказать немного о своей жизни, и бургомистр охотно согласился как-нибудь вечерком это сделать. Я поблагодарил его и сказал, что хотел бы сейчас спросить лишь о том, ехал ли он тогда один на новую родину или у него была семья, на что бургомистр ответил, что ехал один, он один вернулся из концлагеря, жена его там погибла, а двух сыновей своих он так и не смог отыскать, говорили, что они погибли в фольксштурме.
Море пенилось, вдали гудел пароход. Мне что-то сдавило горло, я не мог произнести ни слова. Я не раз уже давал самому себе отчет в своей прежней жизни, писал о ней и думал, что уже окончательно подвел черту под ее последней главой. Поездка к морю должна была подтвердить это, и вот теперь я понял, что не в моей воле подвести эту черту. Прошлое еще не прошло. До тех пор пока хоть один человек спрашивает, зачем было нужно переселение, прошлое еще не прошло, и у меня оставались обязанности, от которых я не имел права освободиться.
Я вспомнил, что боялся, как бы разговор с фрау Трауготт не п мешал моему отдыху, и мне стало стыдно.
Бургомистр почувствовал мое смущение.
