- Разве вам неизвестно, что всем грекам запрещено появляться на берегу?
- Так точно, - ответил Агамемнон, - но на узле связи воды нет.
- А нам на это ... ! - заорал унтер-офицер. - Говори, скотина, ты партизан?
- Нет, нет, нет! - заплакал Агамемнон. И все вокруг показалось ему кроваво-красным. На кровавокрасных горах горело солнце. И сами горы словно сгорали, и дым поднимался в небо. И тогда он увидел то, чего не могли видеть солдаты: с гор спускались партизаны. Он услышал, как унтер-офицер снова заорал:
- Говори, собака, признавайся, ты заодно с партизанами?!
Он подумал, что унтер-офицер сейчас ударит его прикладом автомата, и пригнулся. На мгновение его пронзила надежда, что партизаны атакуют и уничтожат узел связи, а его спасут, но он тут же отбросил эту мысль. Кто может победить этих богов? Оборванные крестьяне, которые пасут коз и сажают лук, те, от кого вечно разит гнилой кукурузой, жалкие создания, из чьей толпы он вознесся до такой высоты, что смог даже коснуться рукой всесильного бога?
Нет, он твердо знал, оттуда спасение не придет, боги сильнее; он верил в богов, он был их верным слугой, и тут его вдруг осенило: каким безумием было думать, что он может позабавить богов, наконец, наконец-то он понял, в чем его долг, наконец-то угадал, чего они ждут и что может спасти ему жизнь! Быть может, боги устроили все это нарочно, подумал он, чтобы испытать его верность, и теперь ему дан последний срок, после предупредительного выстрела ему дан последний срок, оставлен последний шанс, потому что тот выстрел был, конечно же, предупредительным; боги не могут промахнуться, если они хотят попасть в цель. 'Господи, почему я сразу не сказал им о том, что я вижу на горе?' - подумал он и снова увидел целый лес поднимающихся дымов.
Он закричал: 'Камрады, партизаны!' - шагнул вперед и, вытянув руку, показал на горы, и он еще успел заметить, как одна из винтовок взлетела к плечу и прицелилась в него, и он закрыл ладонями свои испуганные глаза, и отпрыгнул в сторону, и крикнул:
'Не надо!' Но он уже не услышал самого себя, он услышал только грохочущий гром, который швырнул его в темноту.
Радист А. опустил свою винтовку. Его сердце радостно забилось. 'На этот раз я был первым!' - подумал он. И он снова и снова повторял про себя:
'Я был первым! Я!' А перед ним в клочьях пены, прибитой приливом к берегу, скорчившись и обливаясь кровью, лежал и стонал повар.
А. услышал, как фельдфебель закричал:
- Идиот! Проклятый идиот, чего ради вы это сделали?
'То есть как? - мысленно удивился А. - Я же только выполнил его приказ'.
- Проклятый идиот! - в третий раз прокричал фельдфебель. Фельдфебель кричал и думал: 'Это самое настоящее убийство!' Но он тут же услышал внутренний голос, который сказал ему уверенно и спокойно: 'Но именно таков был приказ. Рядовой, радист А. исполнил свой долг!' На лбу фельдфебеля выступил пот, его губы дрожали. Это был голос обер-лейтенанта Гольца, и фельдфебель мгновенно понял, что ему следовало не накричать на радиста, а, напротив, поощрить его, как единственного, кто действовал в соответствии с приказом. Фельдфебель растерянно посмотрел на ухмыляющуюся физиономию унтер-офицера и сразу понял: 'Он донесет обо всем, что случилось, обер-лейтенанту Гольцу, и я пропал.
Господи боже мой! Обер-лейтенант не любит мягкотелых командиров'. Он перевел взгляд на обер- ефрейтора, который, наклонившись над поваром, пытался оказать ему помощь. 'Этот тоже действует правильно, - подумал фельдфебель. - Только я ничего не делаю'. Он проклинал свою идею устроить суд божий; он проклинал самого себя и свою гражданскую профессию, свой интерес к истории; он отдал бы все на свете, чтобы можно было избежать того ужасного, что ему предстояло - явиться с рапортом к обер- лейтенанту Гольцу. 'В этой роте моя песенка спета, - подумал он. - А что будет со мной, если обер- лейтенант отдаст меня под суд за слабость, проявленную перед лицом врага? Что же мне делать?'
Так в отчаянии думал фельдфебель, а унтер-офицер не сводил с него глаз, и фельдфебель понял, что победителем из этой истории вышел унтер-офицер. И тогда страх в душе фельдфебеля сменился ужасом.
Повар уже не хрипел, и долго, на протяжении целой бесконечной секунды стояла полная тишина.
Все четверо приподняли головы, и тогда они услышали в воздухе странные звуки, подобные хлопкам и стуку. Они молча вслушивались в эти звуки, а потом отдаленные хлопки и стуки слились в непрерывную пулеметную очередь, и они увидели далеко на горе дым и движение, и пулеметная очередь прозвучала совсем рядом.
- Немедленно возвращаться на узел связи! - встревоженно приказал фельдфебель.
- А повар? - спросил обер-ефрейтор Б.
- Что с ним? - спросил фельдфебель.
Обер-ефрейтор промолчал.
- Он убит? - спросил А.
- Да, - ответил обер-ефрейтор. - Он убит.
- Узел связи горит! - завопил унтер-офицер.
Они увидели, что из-за гребня горы, за которой находился их узел связи, поднимаются пламя и дым.
Они оглянулись и с ужасом увидели - перед ними только пустынный берег и море с хлопьями пены, в которой валяется убитый.
- Назад, на узел связи! - крикнул фельдфебель. - Это единственное спасение!
Они вбежали на склон, но в ту же секунду по ним застрочил невидимый пулемет, и они рухнули на землю: первым упал фельдфебель Г., на него повалился обер-ефрейтор Б., потом упал унтер-офицер В., потом радист А., который, увидев, как падает фельдфебель, успел подумать только одно, и этот вопрос прозвучал в его мозгу, как вопль: 'Боже мой, что же это, что же это, что?..'
