рассматривали шасси боевых машин. Васильев лежал под рамой, руки у него были перепачканные.
Встревожившись, я спросил у Комарова в чем дело.
- Рамы полопались.
- Только в дивизионе?
- Во всем полку...
Оказалось, что большинство установок не пригодны для дальнейших боевых действий. Рамы американских 'шевроле' не выдержали нагрузок.
Таким образом, полк оказался полностью без материальной части. В ожидании решения командования дивизионы были отведены в район станицы Ново-Анненской, в тыл фронта.
Чтобы не терять времени даром, были составлены расписания боевой и политической подготовки, начались занятия. Я гордился своими разведчиками, во время боев они хорошо освоили свои приборы и оружие, стали разбираться в карте и местности.
Погода стояла жаркая, небо безоблачное. За зеленой рощей, в которой расположился полк, протекал Бузулук - привольная степная река, прозрачная и светлая, богатая рыбой. В свободное время полковые любители рыбалки просиживали на берегу часами. Не обходилось и без запрещенных приемов. Нет-нет да и вздымался высоченный столб воды от взрыва толовой шашки или противотанковой гранаты.
Ни я, ни Комаров рыбаками себя не считали. За всю свою жизнь довелось мне рыбачить всего несколько раз, да и то с бреднем. А тут не устоял перед соблазном.
- Пошли попробуем!
- Может, Богаченко еще прихватим?
- Обойдемся! Начнет ахать да предосторожности разводить.
Через несколько минут мы уже выходили из расположения дивизиона с ведром, в котором лежало несколько противотанковых гранат.
Раздевшись, я по всем правилам метнул гранату. Оба залегли на берегу, ожидая разрыва. Высокий столб воды, глухой грохот и... громкие стоны в зарослях у самого берега.
Перед остолбеневшими 'рыбаками' из кустов вылез Женя Богаченко, прижимая руку к окровавленной щеке.
Ранение оказалось пустяковым, да и Женя был не такой человек, чтобы поднимать шум, но урок был хорош.
- Через месяц и заметно-то не будет! - каким-то необычно мягким тоном доказывал Комаров Жене.
- Что ты, Иван! - возражал Женя. - Осколочные шрамы всегда очень заметны
Кажется, он был даже не прочь иметь небольшой шрам на щеке.
А на следующий день меня разыскал посыльный из штаба:
- Уполномоченный особого отдела капитан Чупиков вызывает вас к себе.
Я стоял, раздумывая: 'Чупиков?.. Это кто? Незнакомая фамилия. Ну, сейчас будет!.. Ранение военнослужащего, расход боевых гранат, то да се...' Неприятно пораженный и встревоженный, я торопливо направился в штаб.
Старший уполномоченный особого отдела встретил меня сугубо официально. Это был тот самый толстяк капитан, что разбудил меня после Красной Поляны. Вот тебе и завклубом...
Чупиков задавал вопросы, на которые я должен был отвечать. И вопросы и ответы записывал на отдельных листах бумаги.
Вопрос первый: сколько телефонного кабеля было оставлено вами под Красной Поляной?
- Кабель у нас весь в наличии, даже лишнего - катушка есть.
- Это вы где-то в стрелковой части достали. Я вас спрашиваю о том кабеле, который был вами брошен в районе Красной Поляны, - смотря мне прямо в лицо, как-то вкрадчиво сказал Чупиков.
- ...пять катушек...
- Также поступили сведения, - сказал дальше Чупиков, - об утере бинокля, взамен которого вы представили трофейный.
Тут я сразу понял, кто ему все эти сведения предоставил. Бурундуков, неизвестно за что ополчившийся на меня. Но где же было взять отечественный, раз утеряли...
- Трофейный - цейсовский, десятикратный, - только и нашелся я что сказать.
Затем он спросил, почему я по прибытии на высоту 120.0 не установил связь с находившимся в Красной Поляне гвардии лейтенантом Будкиным, - начальником разведки дивизиона, и почему покинул высоту, не попытавшись оказать помощь Будкину?
Здесь Чупиков расспрашивал особенно тщательно. У меня даже сложилось впечатление, что он вообще удивлен, как это мы остались целы, когда другие разведчики погибли.
Вопросов было очень много и все они с неопровержимой силой доказывали, что я действовал под Красной Поляной нерешительно, да и вообще оказался просто трусом и плохим командиром.
В заключение старший уполномоченный предложил подписать материал.
Не имел я никогда дела с подобными вещами и расписался на каждом листе в отдельности.
Вышел я от уполномоченного совершенно подавленный. Понуро добрел до берега Бузулука.
Разом рухнули, провалились все мечты. Ведь героем мечтал стать. Комсомолец - и трус! Как же теперь людям в глаза смотреть? Что же теперь будет?.. Из гвардии откомандируют?.. И как все нелепо получилось! Как нужно было действовать? Ссутулясь, я сидел на высоком берегу Бузулука и смотрел на воду, игравшую солнечными бликами.
Здесь и разыскал меня Иван Комаров. Он присел рядом. Долго молчал, а потом сказал, что недавно побывал у уполномоченного. По делу о потоплении машин. Только, кажется, в качестве свидетеля. С кем я мог поделиться бедой, как не с Комаровым? Я рассказал ему обо всем, в чем меня обвиняли.
- Ну, это точно дело рук Бурундукова! - убежденно сказал Иван. - Вот же гад! Испугался, как бы ему не попало, и давай валить на других.
Совсем неожиданно Комаров спросил:
'Ну Будкину помочь, я понимаю, ты никак не мог. А кабель? Неужели нельзя было смотать?'
Даже он засомневался.
Немного погодя появился Богаченко. Присел рядом, но так и не заговорил, в конце концов поднялся и ушел. А вскоре подошел Чепок. Он лишь заглянул нам в лица и принялся расхаживать по берегу. Потом, обронив не очень твердо: 'Все будет хорошо!' - тоже ушел.
Ночь спустилась, а мы все сидели на берегу...
Все эти дни я не находил себе покоя. Мысль, что не сегодня - завтра придется мне расстаться и со своими разведчиками, и с полком, угнетала страшно. Не по себе было и ребятам из-за того, что все так получилось.
И вот, кажется, эта минута настала. Меня вызвали к командиру полка.
Нетвердыми шагами я направился к штабу.
- Старшим уполномоченным особого отдела оформлен материал на откомандирование вас из гвардии, - Виниченко скользнул глазами по лежавшей на столе серо-голубой папке личного дела. - Правильность следствия подтверждают ваши подписи...
И вдруг я впервые увидел, что командир полка может улыбаться.
- Под Красной Поляной и Синичкино ваша батарея сорвала наступательные действия немцев, уничтожив при этом их значительные силы. В этом и ваша прямая заслуга. Кроме того, я лично очень высоко ценю ваши решительные действия при переправе полка у Коротояка... Значит, поставим на этом крест, - он положил руку на папку. - Я даже не собираюсь отзывать оформленный на вас наградной материал. Есть что-нибудь ко мне?
- Спасибо! - сам не свой я вышел из кабинета. В тот же день был подписан приказ о назначении меня начальником разведки дивизиона. Иван Комаров принял батарею Баранова, переведенного во второй дивизион начальником штаба.
Глава четвертая. Под Ржевом
После всего пережитого за это короткое время я снова дома. Юрка и мать с приходом весны выглядели куда лучше. Посвежели и повеселели. С радостью смотрели они на меня, живого и невредимого.
Хотя и немножко, но все-таки я привез гостинцев. Все, что успел скопить, когда узнал о предстоящем возвращении полка в Москву. Сухари, несколько пачек пшенного концентрата, печенье, масло из офицерского доппайка и три банки чудом уцелевших крабов. Все это, вместе взятое, выглядело очень солидно.
Юрка не сводил глаз с моей новенькой, сияющей эмалью 'Красной Звезды'. Брат-орденоносец. Юрка не выпускал из рук мою орденскую книжку и, в который уже раз перечислял орденские привилегии, которыми теперь я буду пользоваться. Особенно его восхищал бесплатный проезд в трамваях. 'Эх, мне бы так!' - без конца говорил он, хотя, насколько мне было известно, он никогда не брал билета. Все его сверстники из Замоскворечья предпочитали устраиваться на подножках.
Сходили с Юркой в кино. Администратор кинотеатра 'Заря', посмотрев в окошечко на орден, без звука протянула два билета. После сеанса побродили по Пятницкой, но так никого и не встретили из знакомых ребят.
Ночевал я дома.
На этот раз полк разместили на окраине Москвы, в Щукино. Приехав, в дивизион к подъему, я уже застал всех в лихорадочных сборах. Поступил приказ. Полк срочно выступает на поддержку наступления наших войск под Ржевом. Уже сегодня нужно било прибыть в район боевых действий.
Рано утром командиры дивизионов вместе с водителями боевых машин выехали за новыми установками.
Какие же они теперь будут, боевые машины? А вдруг опять на 'шевроле'?
Наконец колонна медленно въехала во двор школы, где расквартировался полк.
'Студебеккеры'!..
А сколько ведущих осей?
Оказалось, что все три ведущие. Ну, это было неплохо. Вернее, то что надо. О 'студебеккерах' говорили много хорошего.
Радостные огневики начали торопливо обживать машины. Перетаскивать свои карабины и немудреный скарб.
Для танкистов родной дом - это танк. Для гвардейского минометчика 'катюша'.
В ней он, удобно устроившись под брезентом возле рамы, находится на марше, под машиной спит на коротких привалах, ее обслуживает в бою. Увязнет установка в труднопроходимой топи, надежные руки и плечи огневиков ее вытянут.
Мои разведчики давно уже все устроились в своей машине.
- Иди, иди! Ты теперь не наш! - Васильев сердито махнул рукой. Долго он еще не мог мне простить, что я, переходя на место Будкина, прихватил с собой и часть своих людей. С Будкиным погибло все его
