окулярами трубы по местности вокруг поселка, затем доложил:
- Репер - 800 метров вправо от поселка - лежащий на боку бронетранспортер.
- Вижу, - сказал Кузьменко, наблюдавший в бинокль, - можете стрелять.
Я стоял и волновался. Все получилось так неожиданно. И как вести пристрелку? Строго по правилам, с классической 'вилкой' или же просто нащупывать ориентир. Решил, что второй путь надежнее, надо только предупредить Гребенникова, чтобы перед каждым выстрелом тщательно выверял прицельные установки.
Первый снаряд Иван отправил на километр за репер. Было ясно, что для надежности 'вилки' и опасаясь большого рассеивания, он решил сделать большой перелет. Теперь, по правилам стрельбы, полагался такой же недолет. Затем 'вилка' половинилась. Выпустив девять снарядов, Комаров решил, что репер пристрелян и. быстро подготовив данные, перенес огонь батареи по поселку.
Залп накрыл Кляунау, но все-таки центр рассеивания не совпал с серединой поселка, большинство снарядов разорвалось в его западной части. И это только потому, как поняли все присутствующие, что репер был пристрелян недостаточно точно.
Теперь предстояло стрелять мне.
Репером я выбрал небольшое отдельное дерево метрах в четырехстах от поселка. Оно хорошо выделялось на местности. Торопливо рассчитал данные для стрельбы, ведь Кузьменко следил по часам. Проверил. 'Пожалуй, все правильно... можно стрелять...'
- Один снаряд, огонь!
Вот он прошелестел над головами, понесся дальше. Я напряженно водил стереотрубой вокруг репера. Где-то он разорвется? Сколько еще нужно будет затратить снарядов, если этот выстрел окажется неудачным?
Разрыв!.. Дерево-репер взлетело вверх, повернулось плашмя, показав корни с большими комьями земли, упало на землю.
Удачно! Даже чересчур! Ну, теперь еще контрольный выстрел. Снова секунды ожидания. Второй разрыв! Метрах в двухстах от дерева. Тоже хорошо! Еще раз. Третий разрыв в районе репера. Я решил перенести огонь на цель, ведь Кузьменко время-то засек. Да и на огневой копались неимоверно. Конечно, и Кобзев, и Гребенников, и Меринков - все крутились у боевой установки, выверяя точность наводки. Наконец телефонист передал с огневой:
'Готово'.
- Батарея, залпом!..
Снаряды точно накрыли поселок, разметали последних фашистских солдат, находившихся там.
- Хорошо! - резюмировал Кузьменко. - Но только чего там на огневой чухались? Так можно и врага проворонить.
Да, пристреливать из 'катюш' было возможно. Теперь мне это стало ясно.
Прошло еще два дня, далеко позади остался Освенцимский район. Надо сказать, что уже давно ушли те времена, когда на пленного солдата сбегались смотреть чуть ли не целыми подразделениями. Начиная с боев в Польше, пленные стали обузой. Нужно было куда-то девать их оружие, выделять специальный конвой для сопровождения на сборный пункт, искать этот пункт. А гитлеровцы сдавались целыми пачками. Вот почему, когда Васильеву доложили, что салажата-телефонисты привели четырех пленных, он только раздраженно махнул рукой.
- Тянули в лесу кабель и наткнулись на сторожку, - докладывал капитан Бурундуков. - У тех оружия - арсенал: автоматы, гранаты, пистолеты, а у связистов один карабин, да и то без патрона в стволе.
- Это что же, они наших и перебить запросто могли?
- Вполне... Я уже их пропесочил как следует!
- Это ты можешь... куда их вести надо?
- Узнают... - Бурундуков посмотрел на гвардии майора Васильева. - Это не простые солдаты. Эсэсовцы! Матерые.
Васильев помедлил мгновение.
- Ну, пойдем посмотрим на них.
Пленные эсэсовцы стояли на снегу недалеко от огневых позиций. Их мундиры были перепачканы грязью. Все четверо крупные, плечистые, лица грязные, заросшие. Их жестокость и мрачность не могли скрыть даже то жалкое положение, в котором они оказались.
Бурундуков выбрал из пачки фотографий, которые он держал в руках, несколько штук и протянул их Васильеву.
- Сдается мне, что здесь сфотографирован барак, похожий на тот, что мы видели.
Немало пришлось повидать воинам фотографий, повествующих о 'подвигах' фашистов на захваченных ими землях. Почти в каждом доме, покинутом оккупантами, снимки валялись повсюду. Спаленные города и поселки, замученных жителей, свои оргии - все запечатлевали озверевшие бандиты. Отобранные у этих фашистов снимки были особенно страшными. Барак, на фоне которого стояла группа полураздетых замученных советских людей. Тут же в числе тюремщиков, немного в стороне, находилась и эта четверка.
Сомнений не было - перед нами стояли палачи!
- Чего на них смотреть! - руки солдат легли на автоматы.
Еще мгновение и справедливый суд свершился бы прямо здесь, на месте.
Помрачневший Васильев резко протянул снимки, которые он держал в руке, гвардии сержанту Меринкову.
- На, приколи им на грудь, чтобы все видели, что это за мразь! Веди их!
- Куда?
- Куда они заслужили! На сборный пункт... палачей!
- Ясно! - Взяв с собой еще трех бойцов, Меринков повел извергов в сторону от дивизиона.
Никто не смотрел им вслед. Но все думали об одном:
'Когда же придет конец этой страшной войне?' И ответ ясен всем: 'Когда уничтожим фашистов!'
За овладение Краковом в числе других боевых частей был награжден и наш 70-й гвардейский минометный полк - мы получили орден Красного Знамени. А чуть позже, в апреле, на знамени полка появился и орден Богдана Хмельницкого. Это была награда за активное участие в освобождении промышленных районов Польши.
Глава девятая. Даешь Берлин!
Овладев Катовицами и Сосновцем, наши войска вышли к государственной границе Германии.
Столько людей мечтало дойти до нее!
Мечтали и мы, сидя на крышах курсантских казарм, когда фашистские бомбы сыпались на Москву. Мечтали в сырых землянках под Демьянском, на Дону и Волге.
Боевые машины с ходу преодолели мостик через узенькую речку и вот уже она, эта земля, под ногами!
Началась отчаянная пальба. С радостно сияющими лицами стреляли все. Резко затормозив машину, Царев выхватил висевший над головой карабин и выскочил из кабины... Отстрелявшись, Иван Комаров вместе с солдатами принялся задавать трепака.
- Все!.. Бобик сдох! - он устало обмахнул лицо и снова встрепенулся: - Иди сюда. Давай я тебя обниму.
- Пошел ты!.. - я с готовностью пододвинулся к другу.
Потом с крыши дома я долго рассматривал лежавшую впереди местность. Далеко впереди синел туман. Там был Одер.
Теперь уже Германия была впереди и справа, и слева, и наконец-то сзади!
Все переменилось! Если в первые годы войны захватчики, наступая, старательно заботились о своем здоровье, вовремя ели, пили, спали, развлекались, фотографировались, собирали сувениры, а мы отбивались в непосильных боях, то теперь все стало наоборот.
Загнанные, измотанные враги днем и ночью метались в поисках спасения. Наша же пехота, хорошо соснув, ночью и продвинувшись до полудня на значительное расстояние, устроила себе обеденный перерыв.
- Эй, слезай! - Васильев подошел незаметно и смотрел на меня снизу.
Я спрыгнул с крыши. Нога становилась все крепче, и я стал про нее забывать.
- Приказ прорабатывал? 'Огнем и колесами прокладывать путь пехоте!'
Я выжидательно смотрел на командира дивизиона.
- Вот в этой деревеньке, Кирхенау, что ли, Богаченко доносит: тьма фашистов переправляется. - Васильев помолчал. Ему явно не хотелось расставаться с батареей. - Бери несколько автомашин со снарядами и действуй! А мы с Комаровым к другой переправе пойдем.
По мягкой снежной лесной дороге, включив у машин все три ведущих моста, батарея пробивалась к Одеру. Сзади с тяжелым ревом шли грузовики со снарядами. На опушке леса я остановил батарею и, взяв с собой Гребенникова, пошел с ним вперед по заснеженному полю к Одеру.
Утренние изморозь и туман сошли. Пройдя с полкилометра, мы увидели перед собой отчетливо выделяющуюся среди снежной равнины черную, еще незамерзшую извилистую ленту Одера, и эту деревеньку Кирхенау, и деревянный мост через реку, и великое множество скопившейся перед переправой вражеской техники. Мост был слишком узок для такого скопления войск.
Я осмотрелся по сторонам.
Мы находились на невысоком длинном гребне. Отсюда начинался уклон к реке и к деревне Кирхенау, до которой по карте было 2200 метров. Решение напрашивалось само собой: вывести батарею прямо на гребень и с него стрелять. И ничего, что позиция будет открытой. Враги растеряны, озабочены только одним - как бы поскорее переправиться на ту сторону, не попасть в плен. И когда на них обрушится залп, то тем, кто останется в живых, будет не до нас. Расчет был рискованный, но обещал большой эффект. Установки сразу же после залпа отойдут к лесу перезаряжаться. Увидев, что на гребне уже никого нет, противник вновь начнет переправу, а мы снова ударим, И так четыре раза. Это будет неплохим возмездием за Коротояк, где ушли на дно четыре боевые машины.
- Коротояк помнишь?
Гребенников, жадно смотревший на цель, только кивнул. Еще бы ему не помнить!
- Теперь мы им вспомним! Веди сюда батарею!
- Так прямо встанем?
- Да!..
Переваливаясь по снегу, Гребенников побежал. Хорошо иметь дело с опытными командирами орудий. Они, выбежав вперед, вытянутыми руками показали своим водителям направление стрельбы, и установки, выдвигавшиеся на огневую колонной, на ходу перестроились в линию, вздымая направляющие...
- Наводить в мост через Одер!.. Прицел! Побежали в стороны расчеты.
- Батарея, огонь!..
Снаряды
