мелькнула в его глазах: удивление, растерянность, гнев, который прикрыл его всегдашний насмешливый прищур.
Он шагнул ко мне и нарочно больно поцеловал.
– Вот так гораздо лучше, теперь вы сердитесь и не жалеете меня. Запомните. Я не выношу этого. С чего вы взяли, что меня нужно жалеть? За пять лет я успел многое наверстать, например, по количеству женщин я вряд ли уступаю Стиву. Сейчас мне тридцать семь – прекрасный возраст. Я очень богат, не сегодня-завтра женюсь на какой-нибудь юной красавице, у меня будут дети, и, наконец, у меня есть вы, и я могу сделать с вами все, что захочу. Я уже отнял у вас мужа, сына, свободу, осталась одна честь, но и ее я заберу в конце концов. Про Стива не говорю: он – конченый человек. Вы не можете жалеть такое чудовище.
Он еще с минуту придирчиво изучал выражение моихглаз, но что-то в них все равно его не устраивало. Он с досадой отвернулся и пошел прочь, пытаясь взять себя в руки.
Ему это удалось, когда мы вошли в комнату, которую он мне предназначил под мастерскую.
Я была рада и не скрывала это, так как слишком давно не держала в руках кисти. Я хотела поблагодарить его, но он уже вышел, и я не стала его догонять, потому что если поспешу, то еще смогу захватить те пятна теней у пруда. Не мешкая, я схватила все, что нужно, и пулей выскочила из дверей: я боялась, что солнце уйдет.
Я успела, но ничего не получилось. Ну не выходили у меня эта таинственность и зловещая бездонность! Хоть ты тресни. Может, кобальта добавить? Да, уже лучше. Но вот здесь… здесь, явно чего-то не хватает. А если туман напустить и девушку в белом поставить? Она судорожно ухватится обеими руками за эти стволы, волосы ее повиснут и станут тянуть, тянуть страдалицу в глубину омута.
– Иду! Иду же! – крикнула я Алиссии, которая третий раз проявляет жуткую настырность.
– Ну, что ты кричала?
– Да как же не кричать? Сорок минут всего осталось.
– До чего?
– До ужина! Забыли? Хозяин прислал ворох всего! Не успеть вам к сроку.
– Не причитай, успеем. Бежим!
Меня можно призывать в армию, так быстро еще ни один новобранец не собирался на парад. Пятнадцать минут на душ, пятнадцать минут на все остальное. Туфли я надела у самой двери в залу.
Корсан, похоже, начинал терять терпение, но лицо его разгладилось, когда я подошла к нему и сказала:
– Я не успела поблагодарить вас в мастерской.
– Пустяки. А как вам работалось?
– Ничего не вышло.
– Не огорчайтесь, завтра получится. Вы ели когда-нибудь это?
– Да, в самолете, когда Стив увозил меня на Неприступный, к счастью, больше не приходилось.
– Жаль. На Неприступный вы полетели сразу после регистрации?
– Почти.
– Вы были там счастливы?
– Да.
На этом разговор наш прервался и возобновился только потом, когда мы танцевали. Корсан вдруг спросил меня:
– Почему вы надели одну серьгу?
Действительно, одна. Точно помню, что вдевала обе. Наверно, плохо застегнула и она упала, когда туфли надевала или платье.
– Я сейчас схожу и найду.
– Нет, останьтесь.
– Она может пропасть.
– Вам жалко?
– Ну, она, кажется, дорогая?
– Да, эти рубины не из последних.
– Вот, и вы можете их лишиться.
– Почему я? Это теперь ваше. Я обычно дарю не на один вечер, а навсегда.
– Не хотите же вы сказать, что эти колье и прочее…
– Ваша собственность.
– Я покупаю дорогих женщин.
– Я не продаюсь.
– Все в этом мире продается и покупается.
