— Пошёл он к черту со своими купаньями! Есть у нас время заниматься перепиской!
Они обзавелись землемерною цепью, угломером, нивелиром и бусолью, и тут началась иного рода работа.
Они совершали набеги на усадьбы; нередко жители с удивлением наблюдали, как они расставляют вехи.
Бувар и Пекюше спокойно разъясняли, в чём состоят их планы и что из этого получится.
Население стало беспокоиться, — ведь может случиться, что начальство окажется на их стороне.
Иногда их грубо прогоняли.
Виктор взбирался на стены, лазил по чердакам в качестве сигнальщика, старался угодить и даже проявлял некоторый пыл.
Викториною они тоже были довольны.
Гладя бельё и водя утюгом по доске, она что-то напевала нежным голоском, охотно занималась хозяйством, сшила Бувару ермолку, а своими вышивками заслужила похвалу Ромиша.
Это был один из тех портных, что ходят по фермам чинить одежду. Он прожил у них две недели.
Он был горбун, глаза у него были красные, но свои телесные недостатки он возмещал весёлым нравом. Когда хозяева отлучались из дому, он развлекал Марселя и Викторину разными побасенками, высовывал язык до самого подбородка, подражал кукушке, чревовещал, а вечером, чтобы не тратиться на постоялый двор, отправлялся спать в пекарню.
И вот как-то ранним утром Бувар, озябнув, зашёл туда за щепками, чтобы развести огонь.
То, что он увидел, ошеломило его.
За старым ларем, на соломенном тюфяке, спали вместе Ромиш и Викторина.
Он обхватил рукою её стан, а другою, длинной, как у обезьяны, держал её за колено; глаза его были полузакрыты, с лица ещё не сошла сладострастная судорога. Она улыбалась, раскинувшись на спине. Кофта у неё распахнулась и обнажила детские груди, испещрённые красными пятнами — следы ласк горбуна; белокурые волосы разметались; занявшаяся заря бросала на обоих белесый свет.
В первый миг Бувар почувствовал как бы толчок в грудь. Потом от смущения застыл на месте; его одолевали грустные мысли.
— Такая молоденькая! Погибла! Погибла!
Вернувшись в дом, он разбудил Пекюше и сразу всё ему выпалил.
— Подумай только! Вот негодяй!
— Теперь уж ничего не поделаешь! Успокойся!
Оба долго вздыхали, сидя один возле другого: Бувар без сюртука, скрестив на груди руки, Пекюше — свесив ноги с постели, в ночном колпаке.
Ромишу в тот день предстояло от них уйти, — он кончил работу. Они расплатились с ним молча и высокомерно.
Но провидение не благоволило к ним.
Вскоре после того Марсель повёл их в комнату Виктора и показал в ящике комода двадцатифранковую монету. Мальчишка поручил ему её разменять.
Откуда она у него? Украл, конечно, во время их инженерных походов. Но, чтобы её вернуть, надо было знать, чья она, а если станут её требовать, то могут принять их за сообщников.
В конце концов они позвали Виктора и велели ему открыть ящик; монеты там уже не оказалось. Он делал вид, что не понимает, в чём дело.
Но ведь они только что видели её, а Марсель никогда не лжёт. Эта история так его взволновала, что он всё утро протаскал в кармане письмо, адресованное Бувару.
«Милостивый государь!
Боясь, не заболел ли господин Пекюше, обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой…»
— Чья же это подпись?
«Олимпия Дюмушель, урождённая Шарпо».
Они с мужем запрашивали, на каких морских купаниях — в Курселе, Лангрюне или Люке — собирается лучшее общество, наименее шумное, как туда доехать, сколько берут прачки и т.п.
Назойливость Дюмушелей страшно разозлила их: потом от усталости оба погрузились в полное уныние.
Они стали припоминать все свои старания: сколько уроков, предостережений, забот, мучений!
— И подумать только, — говорили они, — ведь мы хотели сделать из неё учительницу, а его ещё недавно мечтали устроить десятником!
— Какое разочарование!
— Если она столь развратна, так во всяком случае не из-за чтения.
— А я-то, надеясь воспитать его честным, заставлял его учить биографию Картуша!
— Быть может, они такие оттого, что у них не было семьи, что они не знали материнской ласки?
— Я был им матерью! — возразил Бувар.
— Увы! — продолжал Пекюше. — Бывают натуры, совершенно лишённые нравственного чувства, и тут воспитание не поможет.
— Да, нечего сказать, хорошее дело — воспитание! Так как сироты не знают никакого ремесла, надо отдать их в услужение, а там, слава богу, можно о них больше не заботиться.
С тех пор «дядюшка» и «дружочек» отправляли их обедать на кухню.
Но вскоре им стало скучно, ум их нуждался в деятельности, существование — в какой-либо цели.
К тому же о чем говорит неудача? То, что не удалось с детьми, может быть, легче осуществить со взрослыми? И они надумали открыть курсы для взрослых.
Надо бы устроить собеседование для ознакомления с их идеями. Для этой цели вполне подходит большой зал постоялого двора.
Бельжамб в качестве помощника мэра сначала испугался, как бы себя не скомпрометировать, и отказал им в помещении; потом, рассчитав, что тут можно заработать, изменил своё решение и послал служанку сообщить, что согласен.
В избытке счастья Бувар расцеловал её в обе щёки.
Сам мэр отсутствовал; другой его помощник, Мареско, всецело занят своей конторой и собеседованием заниматься не станет. Итак, оно состоится, и глашатай с барабаном объявил о нём, назначив на следующее воскресенье в три часа пополудни.
Лишь накануне они подумали о своих костюмах.
У Пекюше, слава богу, сохранился старый парадный фрак с бархатным воротничком, два белых галстука и чёрные перчатки. Бувар облачился в синий сюртук, нанковый жилет, касторовые штиблеты, и они прошли по деревне и прибыли в гостиницу «Золотой крест» крайне взволнованные…
Гюстав Флобер не успел закончить десятую главу первой книги романа. По сохранившемуся сценарию конференция в “Золотом кресте” вылилась в открытую стычку героев с Фуро; наутро, когда Бувар и Пекюше обсуждают перспективы развития человечества, приходит мэр с жандармами, следом за ним появляются все действующие лица романа; Горжю обвиняет Бувара в растлении Мели; Фуро хочет увести друзей в тюрьму; Бувару приходится согласиться на выплату содержания Мели и на то, что у них заберут сирот, которые расстаются с ними без малейшего сожаления; Бувару и Пекюше не остаётся ничего другого, как “переписывать как прежде”…
Вторая книга по замыслу Флобера должна была состоять из собранной им “коллекции глупостей”. Флобер для второго тома успел подготовить только “Лексикон прописных истин”, впервые опубликованный в 1910 г.
Примечания
1
Буквально — по обету (лат.); приношения богоматери.
2
Новая наука (итал.).
3
Плоды войны (лат. ).
