меня нечему!
На последнем матче по боксу Батч с таким жаром принялся отделывать своего противника - американского боксера, что его не мог остановить ни гонг, ни секунданты, ни судья. Потребовались соединенные усилия многих зрителей, чтобы развести противников, которые решили закончить бой нокаутом - либо на ринге, либо вне его. Такой человек, как Батч, должно быть, мог выдержать путешествие по лесам, и я охотно взял его своим попутчиком.
Бразильское правительство обещало прикомандировать ко мне двух бразильских офицеров. Генерал Рондон, инженер и широко известный исследователь, сопровождавший экспедицию Рузвельта на Рио-Дувида, любезно взялся подыскать мне подходящих людей. Когда все было готово, мы с Батчем, попрощавшись с самой гостеприимной и веселой колонией британских подданных в Южной Америке, 12 августа уехали в Сан-Паулу.
Английские резиденты Сан-Паулу развлекали нас как могли и всячески старались нам помочь. Они даже преподнесли нам пистолеты и патроны к ним. Это были дары сомнительной ценности, но тем не менее мы приняли их
с благодарностью. Мы посетили Бутантанский змеиный институт, где нас снабдили большим количеством противозмеиной сыворотки на случай укусов. Этот институт хорошо организован и оказывает неоценимые услуги жителям наводненных змеями местностей. Заведение подобного рода неплохо было бы иметь и в других странах мира.
В течение многих лет не зарегистрировано ни одного случая, когда в результате применения сыворотки укушенный не поправился бы, даже находясь в крайне опасной степени отравления. Бушмейстеры, жарараки, смертоносные гремучие змеи и практически все другие разновидности бразильских ядовитых змей содержатся здесь на учете и используются для приготовления сыворотки. Мы видели также ценную неядовитую змею, называемую musserau - черную, блестящую рептилию от четырех до шести футов длиной, пожирающую ядовитых змей и потому заслуживающую, чтобы ее разводили. Сотрудники института обращаются со змеями с небрежностью, основанной на многолетнем опыте, и, хотя со стороны кажется, что они безрассудно неосмотрительны, они знают, что делают и насколько могут рисковать.
Путь от Сан-Паулу до реки Парагвая был утомительным и пыльным. Мы ехали, вероятно, по наихудшей во всей республике железной дороге. Она была плохо построена и отвратительно содержалась. К западу от реки Параны поезд обычно два или три раза сходит с рельсов, и постоянная качка каждую минуту напоминает пассажиру о грозящей опасности. Но нам определенно повезло мы сошли с рельсов всего один раз, и то лишь потому, что тормозной кондуктор перевел стрелку под паровозом как раз в тот момент, когда мы выходили на одноколейную магистраль после разъезда с другим поездом. Наиболее памятным инцидентом путешествия была потеря моей драгоценной шляпы; она улетела из окна вагона по небрежности Батча, а ведь хорошую шляпу не так легко купить здесь, на окраинах цивилизованного мира!
Дальше мы двинулись вверх по реке пароходом до Корумбы; по сравнению с 1909 годом город сильно изменился к лучшему - его торговцы и скотопромышленники основательно нажились за войну. Здесь меня ждала телеграмма. В ней говорилось, что правительство вынуждено отказаться от своего намерения прикомандировать ко мне двух офицеров, причиной чему был финансовый кризис и большие расходы в связи с визитом бельгийского короля и королевы. Это была немаловажная новость,
и мне стало веселее, когда пришла еще одна телеграмма от друга из Рио, который знал о моих затруднениях к высылал ко мне пополнение - одного молодого человека из гринго. Он должен был присоединиться к нам в Куябе.
Река обмелела, и с парохода, на котором мы отплыли из Корумбы, пришлось пересесть на катер, который и довез нас до Куябы. Это обнищалое, отсталое местечко во всех отношениях уступало Корумбе, хотя и являлось резиденцией правительства штата Мату-Гросу. Население, в основном состоявшее из мулатов, жило крайне бедно, главным образом оттого, что бессовестно эксплуатировалось местными торговцами, а то немногое, что людям удавалось скопить, отбирали муниципалитет и церковь. Хитрый, энергичный епископ Мату-Гросу, одновременно занимавший пост губернатора штата, не мог допустить, чтобы его епархия оставалась в накладе;
многочисленные священники и монахи поощряли в верующих глубокое невежество и фанатические предрассудки, позволявшие держать их в подчинении церкви. В общем город мог считаться таковым лишь по названию; но зато здесь имелась транспортная контора Форда, которая поддерживала автомобильное сообщение на полуторамильной дороге, соединяющей город с речным портом. С кипящими радиаторами автомобили сновали взад-вперед, поднимая клубы пыли, в которой задыхались их неустрашимые пассажиры.
Куяба была основана как крупный золотопромышленный центр; золото и алмазы добывались повсюду из речного песка и земли. Здесь и севернее, в районе Диамантину, на реках и ручьях работали драги, однако промысел себя не оправдал; золотой лихорадке пришел конец, и город оказался заброшенным. Все же еще бывают случаи, когда после сильного ливня здесь находят самородки золота на главной площади, не говоря уже об окрестностях города, где все переворачивается. К западу от Куябы расположен упоминаемый в предыдущих главах Сан-Луис-ди-Касирис, к северу - Розариу и Диамантину. Два последних города пришли в упадок. На восток, к границе штата Гояс, нет ничего, кроме редких алмазных разработок и нескольких небольших поселений с плантациями. Почва в этих краях неблагоприятна для сельского хозяйства и к тому же весьма распространены различные заболевания. Общее положение может в какой-то степени улучшиться с вводом в действие строящейся ныне железной дороги, которая свяжется с северо-западной железной дорогой в Агуас-Кларас, близ реки Параны,
однако я сомневаюсь, что затраты на ее прокладку окупятся.
Мы прожили в Куябе месяц, дожидаясь нового члена экспедиции. Приехал опрятный, веселый молодой человек, которого так и распирали благие намерения. Он назвал мне свое полное имя и добавил: 'Зовите меня просто Фелипе'. Когда кто-либо спрашивал, как его зовут, он запускал пальцы в длинную прядь бесцветных волос, падавшую ему на лоб, и отвечал: 'Зовите меня Фелипе'. Так он и остался для всех Фелипе.
- Надо полагать, вам рассказали о цели нашей экспедиции? - спросил я.
- О да. Это страшно интересно! Я очень рад возможности повидать новые места, где могут оказаться птицы, еще никому не известные. Орнитология - моя страсть, полковник!
Он почти не говорил ни о чем другом, кроме орнитологии, и через неделю-другую и меня с Батчем заставил толковать о трогонах * и других штуках, о которых раньше мы слыхом не слыхивали. Его кипучая натура ободряюще действовала на нас, но, к сожалению, лишь только мы вышли из Куябы, он впал в какую-то тревожную молчаливость и оставался таким до тех пор, пока мы снова не стали приближаться к цивилизованным местам.
В мои намерения не входило возвращаться через Куябу. Я предполагал провести по меньшей мере восемнадцать месяцев в лесу и выйти обратно на какую-нибудь крупную реку. Генерал Рондон посоветовал нам начать путешествие с двумя лошадьми и двумя волами; в каком-то месте нам придется отказаться от лошадей и двигаться дальше с одними волами. Затем нам придется оставить и волов, после этого мы должны тащить необходимое снаряжение на собственных плечах. Своей цели мы могли достигнуть весной, переждав сезон дождей у индейцев. Таков был план, теперь все зависело от того, проявят ли мои спутники достаточно выдержки.
Спустя два дня после прибытия Фелипе мы оставили Куябу. Батч, знаток лошадей, как оказалось, никогда не ездил верхом. Его хвастовство уже подготовило меня к разочарованиям, и я разуверился в его способности выносить тяжелые испытания после сумасбродных похождений с женщинами, азартных игр и пьянства, которые он позволил себе в Куябе. На все мои увещания я получал всегда один и тот же ответ:
- Настоящему мужчине полагается погулять, а я тоже из мяса и костей!
При нашем отъезде присутствовала немалая часть населения города, ибо такие события как-никак скрашивают монотонность городских будней. Батч неуклюже взобрался на лошадь, с секунду покачался, удерживая равновесие, и грохнулся наземь. Он попробовал сесть еще раз, но с тем же результатом. В третий раз положение спасла лошадь - она пошла, пока Батч еще не успел свалиться, и под веселые возгласы зрителей мы отбыли легкой рысцой. Батч с мрачной решимостью держался за седло. Проехав с милю, он почувствовал себя в некоторой безопасности и обрел дар речи.
- Это не те лошади, каких я знал,- сказал он.Я не привык к таким лошадям и не привык к седлу. У себя на родине я всегда ездил на неоседланных лошадях.
Хотя мы все время шли шагом, каким обычно ходят вьючные животные, Батч за два дня успел свалиться четыре раза, причем один раз прямо в речку. Его морской лексикон не производил никакого впечатления на маленькую терпеливую лошадку, но когда он принялся злобно колотить животное ногами, пришлось вмешаться.
- Я слишком долго был на море,- пробормотал он в свое оправдание,- и, должно быть, забыл, как обращаться с лошадьми.
На третий день он почувствовал себя очень плохо, и, хотя он боялся возвращаться в одиночку, в конце концов мне удалось убедить его, что, если ему дорога жизнь, ему лучше возвратиться сейчас же, пока он еще может идти. Он покинул нас, даже не извинившись, без всяких угрызений совести, и, по-видимому, был обеспокоен только тем, чтобы получить следуемую ему плату. Взгромоздив в седло свое большое, распухшее от пьянства тело, он повернулся ко мне и сказал:
- Будьте покойны, полковник, когда я
