– Ох, эти уж мне дорожные сумки! – возмущенно поддакнул я. И нерешительно спросил: – Как же ты отважился на такое путешествие: без шатра, без слуг, даже без абыбула?..
– Без абубыла, – поправил меня Куганна. – А что делать?! Я – свободный человек, но хозяйство у меня очень уж маленькое: ни одного лишнего раба и даже ни одного лишнего верхового животного. А идти надо. Ну вот я и пошел… Как ты думаешь, твои спутники не будут возражать, если я к вам присоединюсь?
– Я им повозражаю! Конечно, присоединяйся. Я не смогу спокойно жить с мыслью, что где-то по лесу бредет хороший человек с тяжелой сумкой на плече, в то время как ее можно погрузить на одного из наших зверей… как их там?
– Абубыл, – подсказал Куганна. – А с чего ты взял, что я – хороший человек?
– Ты не дерешься, – рассудительно сказал я, – и не ругаешься, и вообще не производишь впечатление человека, способного испортить жизнь окружающим – что еще нужно?
– Ты рассуждаешь, как настоящий бунаба, – уважительно заметил мой новый знакомый. – Ладно, в таком случае пошли к твоим друзьям. Я надеюсь, они не станут поднимать скандал, если я скажу, что проголодался?
– Не станут, – заверил его я, – а если даже и станут… Ясам видел, сколько жратвы они с собой взяли, так что не отвертятся!
Иногда мне кажется, что поначалу природа создавала меня специально для того, чтобы я стал отцом большого семейства, или директором детского дома, или, на худой конец, главой какого-нибудь гангстерского картеля. Но в последний момент было принято решение не использовать меня по назначению – оно и к лучшему, конечно!
От первоначального замысла создателя во мне сохранилась только маниакальная потребность периодически кого-нибудь опекать. И когда в моей жизни внезапно появляется существо, которое необходимо накормить, одеть или просто помочь ему устроиться немного покомфортнее на жестком табурете реальности, у меня за спиной вырастают крылья: ради своего подопечного я готов перевернуть мир, в то время как для себя, любимого, ничего переворачивать не стану, хоть убейте!..
Поэтому когда мы пришли в наш маленький лагерь, я был похож на еврейскую бабушку, в гости к которой приехал один из двадцати пяти любимых внуков. Шумно требовал накормить Куганну, в самых поэтических выражениях описывал страдания голодного человека, вынужденного в одиночестве скитаться по лесу, требовательно осведомлялся, в каком именно шатре его уложат спать, потом бежал к гостю, отрывал его от еды, тащил за собой в шатер и настырно спрашивал, будет ли ему там удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим фонтанирующим гостеприимством.
Я поднял такой гвалт, что даже толстенький пага Пикипых приподнял свои тяжелые веки, несколько секунд пристально рассматривал меня и моего нового приятеля, потом изумленно покачал головой и снова закрыл глаза. Слава богу, на сей раз обошлось без язвительных комментариев.
Хэхэльфов приятель, бунабский принц, к этому времени как раз собрался в свой шатер, спать, так что Хэхэльф очень обрадовался и моему возвращению, и новому спутнику: он принадлежал к тем замечательным ребятам, в которых отлично уживаются абсолютная уверенность, что самые интересные вещи происходят именно с ними, и искреннее доброжелательное любопытство ко всем остальным людям: «Ну-ка, ну-ка, чем вы меня сегодня порадуете?»
Оказалось, что Куганна хорошо его знает – не лично, а понаслышке.
– Так ты тот самый сын Эрберсельфа Инильбского, который вырос на Вару-Чару? – обрадовался он. – Я о тебе много слышал! Весь Хой о тебе говорил, когда твой отец нарушил свое слово, а ндана-акуса Анабан сказал, что твой отец – не такая важная персона, чтобы из-за его глупости убивать такого смышленого мальчишку… А вы сейчас с Вару-Чару едете? И как поживает младшая сестрица ндана-акусы? Все такая же шустрая?
– Шустрая – не то слово! – согласился Хэхэльф. И они принялись сплетничать об общих знакомых.
Разговор то и дело переходил на бунабский язык, потом ребята вспоминали обо мне и снова начинали говорить на кунхё. Хаотическое смешение языков, поток незнакомых имен и обилие непостижимых, но живописных подробностей утомили меня неописуемо, я задремал прямо у костра и сквозь сон почувствовал, как дюжина обормотов в мини-юбках волочет меня в шатер – в высшей степени бережно и заботливо, как некое огромное хрустальное бревно…
Утром я умудрился проснуться раньше всех – иногда случаются со мной и такие чудеса! Обнаружил, что и Хэхэльф, и наш новый спутник расположились в том же шатре, что и я. Во всяком случае, рядом со мной валялись два больших свертка, очертания которых позволяли предположить, что это – просто люди, с головой завернувшиеся в одеяла. Я высунул нос наружу и с изумлением уставился на толстого жреца: он по-прежнему сидел возле гаснущего костра с закрытыми глазами, неподвижный и величественный, как бронзовое изваяние Будды – если вы способны представить себе Будду, недовольного решительно всем на свете!
– Ты уже проснулся? Не верю! – изумленно сказал Хэхэльф. – Это к чему: к дождю, или к буре, или море выйдет из берегов?
– Это просто так, для разнообразия, – отмахнулся я. И показал на пагу Пикипыха: – Что, он никогда не ложится спать?
– А кто его знает, – пожал плечами Хэхэльф. – Я же тебе говорил: все паги со своими причудами…
Примерно через час проснулись все остальные, наскоро перекусили – не усаживаясь на специально взятые с собой ковры, как во время ужина, а, можно сказать, на бегу. Даже толстый жрец прервал свою медитацию. Есть он, правда, не стал, общаться с присутствующими – тем более, а просто переместился в «бочку» на спине своего зверя. Из этого следовало, что нам пора трогаться в путь.
Только сейчас мне пришло в голову, что будет нехорошо, если мы поедем в комфортабельных «бочках», а наш новый спутник пойдет пешком, вместе с рабами и воинами. Я не считал пешую прогулку таким уж великим злом, скорее – наоборот, но мне показалось, что так будет невежливо.
– Ты можешь ехать на моем звере, – великодушно сказал я Куганне, – а я пойду рядом. А когда я устану, мы поменяемся. Так даже лучше: если все время ехать – ноги затекают.
– Спасибо, – вежливо откликнулся он. – Но это вовсе не обязательно. Поездка верхом – для знатных людей и для почетных гостей, вроде тебя и твоего приятеля. А я – не гость, а коренной житель этого благословенного острова, и не знатный человек, хоть и свободный. Да и небогатый к тому же: кроме той агибубы, что на мне, у меня в сундуке всего две хранятся, да и те старые…
– А у меня – вообще ни одной, – усмехнулся я. – Так что будет справедливо, если я уступлю тебе свое место.
Наш диалог на кунхё заинтересовал бунабского принца Кекта, он обратился к Хэхэльфу за переводом, и проблема тут же разрешилась сама собой. С широченной спины одного из верховых животных быстренько сняли весь груз, откуда-то появилась еще одна «бочка» – не такая узорчатая, как наши, но вполне благоустроенная. Я подумал, что ее наверняка везли с собой, как запасное колесо для автомобиля, на всякий случай – и вот, пригодилась!
– Ты – очень великодушный человек, чужестранец, – серьезно сказал Куганна, устраиваясь в «бочке». – Кто бы мог подумать, что я не только найду хорошую компанию и буду ночевать в теплом шатре, но и поеду к Варабайбе, как знатный человек, на одном из лучших абубылов ндана-акусы Анабана… Вот уж повезло, так повезло! Дома расскажу – не поверят!
Что ж, я был рад, что все так хорошо устроилось. Хэхэльф по секрету сообщил мне, что после моей выходки все наши спутники бунаба окончательно определились с моим диагнозом: они решили, что я – «очень добрый, но совсем не солидный человек».
– Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, – усмехнулся он. – Учти: теперь уж точно ни один ндана-акуса не отдаст за тебя свою дочку!
– Могло быть и хуже, – философски заметил я. – Они, конечно, красивые девочки, но… Одним словом, переживу!
Разговаривали мы мало: поездка на «свинозайцах» не располагает к доверительному общению, поскольку до потенциального собеседника еще докричаться надо. К тому же когда эти большие добродушные зверюги слышат человеческую речь, они начинают бурно повизгивать: наверное, их тянет общаться.
Лес становился все гуще. К счастью, все береговые бунаба регулярно совершают поездки вглубь
