страховки...' Ведь он делал все, чтобы лично нанести последний удар. Неужели под конец он отдался на волю судьбы?
Я схватил Катрин за плечо.
-- У нас еще есть шанс... у нас должен быть выход! Валленброк всегда заранее заботился...
Она с ходу уловила мою мысль, и я почувствовал, как напряглось ее тело.
-- У нас еще есть время?
-- Он один знал, сколько нужно времени, чтобы система пришла в действие. Наверняка его план бегства был рассчитан на этот срок. Наша судьба зависит от того, успеем ли мы найти...
Мы стали лихорадочно обшаривать комнаты, открывали все двери, все шкафы... Ничего. Когда я снова вернулся в зал, Катрин сидела в глубоком кресле, обхватив голову руками, на коленях перед ней лежал бумажный лист--старый, двухсотлетней давности план с секретным предписанием. Неужели она поддалась отчаянию? Она вдруг вскочила, указывая на картину, где была изображена Сталинградская битва.
-- По плану... должно быть здесь.
Она ногтями вцепилась в холст и оторвала полосу. Стоя рядом, мы начали обрывать лоскут за лоскутом. Открылся кусок стены... сначала просто стена... и вдруг... мы увидели закрытую дверь, а справа-- металлическую пластину с прорезью--простой магнитный замок. Если бы у нас был ключ...
Какой-то миг мы озадаченно смотрели друг на друга, потом Катрин повернулась и убежала... Не прошло и минуты, как она появилась снова...
-- Это лежало рядом... он все-таки надеялся на свой шанс!
Она протянула мне ошейник, который Валленброк снял с мертвого Нерона и спрятал в нагрудный карман; видно, он берег его до последнего вздоха. Я увидел на ошейнике маленький кармашек из искусственной кожи, открыл молнию... Вот он, ключ! Я подержал перед глазами магнитную пластинку, затем дрожащей рукой вставил ее в щель. Секунды ожидания показались мне вечностью, потом дверь бесшумно отошла в сторону. Перед нами открылась странного вида кабина. Однако времени на раздумья не было. Мы вошли, втиснувшись на единственное свободное место между какими-то аппаратами, шлангами, приборами и другим оборудованием. Дверь закрылась, стало совершенно темно. Мы тесней прижались друг к другу и, услышав под ногами шипенье, поняли, что начали подниматься. Шум компрессора нарастал, сила тяжести увеличивалась, тело с трудом выдерживало перегрузки, но в этой тесной кабине невозможно было даже встать на колени, не говоря уже о том, чтобы опуститься на пол. Я почувствовал на коже прикосновение металла, вокруг рук и ног замкнулись браслеты, и я уже не мог пошевелиться... Со всех сторон на меня полилась ледяная жидкость, она пропитала одежду, покрыла меня всего, проникла сквозь кожу. Я хотел было что-то сказать, но голос мне уже не повиновался.
Кабина тихо вибрировала, я чувствовал, что нас несет могучая сила --это не была кабина лифта, это был снаряд, ракета...
Наконец сила, увлекающая нас в неизвестность, достигла титанической мощности, ускорение дошло до безумных величин, и где-то там, близко и одновременно далеко, раздался грохот. Но вот он стал слабеть, словно отдалялся и замирал... Все это я ощущал смутно, словно сквозь толстый слой ваты, которая обволакивала меня все плотней -- мягкая, парализующая, холодная.
Холод преодолел границу тепла моей кожи, оцепенение неудержимо продвигалось, последние остатки жизни замирали во мне. Лишь где-то глубоко внутри еще оставалось живое ядро--сердце, которое едва билось, как и замирающий пульс в мозгу...
Вновь меня охватил холод Вселенной.
Последнее, что я почувствовал,-- тепло тела Катрин.
