чтобы накинуться на меня. Я знала, что они там. Я их чувствовала. Мамочка и бабушка внизу смотрели телевизор. Я не могла позвать на помощь. Я не могла шевельнуться. Я не могла дышать. Что-то дергало занавески.
А теперь манеж. Бабушка ушла и оставила меня в нем. Я не могла выбраться. Я ненавидела все эти игрушки. Я просто хотела, чтобы она вернулась. Я кричала и плакала до тех пор, пока не уснула на подушке.
– Бабушка оставляла меня в нем каждый день, – произнесла я. Она заговорила очень мягко:
– Да, в те времена считалось, что это нормально – дать ребенку выплакаться.
Ничего себе. Как странно. Откуда все эти воспоминания? Что за вуду?
Ноги и руки дрожали, это было любопытное ощущение.
– Что вы чувствуете в теле?
– Покалывание и онемение. – Я пыталась отвечать, но – забавно – дар речи, казалось, покинул меня. Друзья будут поощрять меня ходить к этой леди регулярно. – Изык... не дейвует... – пробормотала я.
– Продолжайте дышать. Не выдыхайте.
Неожиданно я ощутила нарастающую боль внизу спины.
– О-о-о... больно, – простонала я.
– Просто перекатитесь набок. Продолжайте дышать. Здесь? – спросила она, положив руку точно на больное место.
– Ммм.
– Это нехватка поддержки. Ничего удивительного для единственного ребенка без отца. Вам когда-нибудь делали анестезию?
– Ммм.
– Укол в низ позвоночника?
– Да, – я пыталась заставить свои органы речи работать.
Она помассировала низ позвоночника. Боль усиливалась.
– На самом деле больно.
– Не волнуйтесь, она выходит наружу. Продолжайте дышать.
Я дышала. Она массировала. Постепенно боль стала растворяться. Икры все еще были свинцовыми. Нижняя часть тела чувствовала себя просто очень странно. Боль стала тупой. Руки, ноги, ступни и виски все еще дрожали. Я потеряла чувство времени. Я не знаю, как долго пролежала там, дрожа.
– А теперь расслабьтесь. – Она говорила очень тихо. – Будет неплохо опорожнить мочевой пузырь. Только не делайте быстрых движений. Садитесь очень медленно.
– Со мной все в порядке. – Обычный ответ.
– Я знаю, – улыбнулась она. – Но я все равно вам помогу.
Она взяла меня под руку. Я действительно пошатывалась и не очень понимала, где нахожусь. Спускаться по лестнице было забавно, словно я напилась. Но вернувшись через минуту в комнату, я начала дрожать.
– Назад под покрывало, – велела она.
– Почему я дрожу? – спросила я. – Я не замерзла, и здесь не холодно.
– Это ваше тело сбрасывает страх. Нет никакой семейной истории о страхе?
Она была или удачливой, или умной.
– Забавно, что вы об этом спросили. Моя мать родом из старинной английской семьи. У них был свой герб и все такое. И девиз на гербе гласил:
– Это и хорошо, и плохо для вас, потому что все ваши страхи подавлялись и хранились в теле. А дрожь – это освобождение от них.
Постепенно дрожь прекратилась, и я начала пылать. Покалывание и звон сменились гулом. Место, где болело, стало очень горячим – и приятным. Она подоткнула покрывало. Это было блаженство. Я просто не могла поверить, что мое тело так прекрасно себя чувствует.
– Боже, – сказала я. – Это великолепно. Что происходит?
– Дыхание показывает, где вам требуется исцеление. Тяжесть в икрах – это невыраженная грусть. Онемение тела – ну, тут вам нужно подумать, что вы зажали в себе и почему. Заблокированная речь означает, что вы не выражаете себя полностью. Выходившая боль может означать, что ваше тело освобождалось от воспоминаний об анестезии, но может быть связана и с недостатком поддержки. Как бы там ни было, все это выходит наружу из памяти клеток. Хотите чая?
– Ммм. – Да уж, я была многословной.
– Мы не закончили. Я хочу дать вам несколько утверждений. – Она принесла клубничного чая, шоколада и имбирного печенья, а потом написала на листе бумаги.
– Это называется опровержением сокровенных убеждений, – пояснила она. – С этим надо работать ежедневно. Повторяйте это столько же раз, сколько раньше вы говорили противоположное – вроде «В моей
