поролоне? – Кит указал на поблекшую рок-звезду – музыканта, «прибывшего для сбора материала для нового альбома». Полысевший кумир, сидевший за соседним столиком, встал и направился к эстраде.
– Поверь мне, рок-группа – это пять чуваков, и каждый считает, что остальные четверо не умеют петь. А как же Бах? Рахманинов? Моцарт? Почему люди не интересуются настоящей музыкой?
Однако Кита больше интересовало то, как Коко исполняет его любимую песню, медленную, в обольстительном африканском ритме, сходном с ритмом нью-орлеанских блюзов. При этом француженка пела, глядя, казалось, только на него одного, сопровождая свои рулады чувственными движениями в духе креольских танцев.
– Это называется малойя, – объяснил Кит, продолжая зачарованно смотреть на эстраду. – Превращенные в рабов, аборигены стали на свой лад исполнять танцы белых поселенцев, например кадриль, приспособив их под африканские ритмы. Мне об этом рассказала Коко.
– А выполняют оркестранты заявки посетителей? – ласково осведомилась Шелли.
– Конечно. Почему ты спрашиваешь? Хотела бы что-нибудь услышать? Что им для тебя сыграть?
– «Монополию». Пусть сыграют со мной в «Монополию».
– Потанцуй с ним, Христом Богом прошу! – прошипела ей на ухо Габи. – Пусть переключит свои мысли с Коко на тебя. Боже! Да у этой девицы задница не хуже, чем у Элвиса! Ишь какие фокусы выделывает! Такой попкой впору вытягивать из цилиндра за уши зайца! – С этими словами режиссерша бросилась давать указания насчет съемки романтического обеда в ресторане.
Шелли почувствовала, что вино уже успело основательно ее опьянить. Со стороны эстрады умоляюще бухала музыка. Может, стоит рискнуть и изобразить какой-нибудь жгучий латиноамериканский танец? Ведя за собой Кита к танцевальной площадке, Шелли подумала, что ударять бедрами в ягодицы незнакомого человека – дело не такое уж и неприятное. Еще чуть-чуть, и это бы сошло за внебрачный секс, только без сифилитических язвочек. Но тут оркестр заиграл «Ла Бамбу», которую она в школе разучивала со своими учениками. Почему-то ее подопечным аккорды этой песни никак не давались.
«Ну давайте же, до-фа-соль, до-фа-соль, это же так просто!» – обычно подбадривала их Шелли, час за часом истязая их и себя.
«Да-да-да-да-да – не туда заехали! Да-да-да-да-да – не туда заехали!» – отвечали они, час за часом истязая ее и самих себя.
Кишки у Шелли скрутились в болезненный узел.
– Нет, извини. Мне этого не вынести. – Она потянула Кита обратно к столу. – Я на занятиях в школе только и делаю, что разучиваю с учениками чертову «Ла Бамбу».
– Как я уже говорил, британцам не хватает бесшабашности. Как это называют по-французски, когда на стол ставят таблички с именами гостей?
– Placement.
– Так вот, вы, англичане, даже во время оргии готовы соблюдать placement! – засмеялся Кит, вновь опускаясь в кресло. – А потом разошлете всем участникам благодарственные письма: «Спасибо, что пришли к нам!»
– А вам, янки, было бы неплохо время от времени проявлять хотя бы толику сдержанности и предусмотрительности – особенно когда вы с бухты-барахты бросаете бомбы на города. Что за общество! Хорошенькую свобрду гарантирует вам ваша хваленая конституция – носить футболки с идиотскими надписями, лепить на автомобильные бамперы наклейки с сексистскими слоганами да избирать безмозглых президентов! С чем вас и поздравляю! – отрезала Шелли в обычной своей деликатной и обаятельной манере. За что Кит вновь проникся к ней симпатией. – Когда во главе страны стоит тип с внешностью павиана, не способный связать даже пару слов, разве это ничего не говорит о нации?
– У нас хотя бы есть нормальная конституция. А что гарантирует ваша? Право прозябать всю свою жизнь! Холодные ванны, теплое пиво. Худший в мире океан – просто-напросто гигантский сортир, худшие олимпийские рекорды, самая скверная погода, отстойные мужики… – Кит взял со стола пару вилок и принялся отстукивать ими ритм по тарелкам.
– Знаешь, почему Америка все еще существует? – спросила Шелли, стараясь не обращать внимания на его музыкальные экзерсисы. – Потому что для нас, англичан, очень удобно сплавлять туда своих религиозных фанатиков и лицемерных святош.
Соло на столовых приборах сделалось громче, отчего Шелли сделала вывод, что компьютер – тот самый, что узрел в них родственные души, – в тот день просто-напросто «заглючило». Не в силах больше сдерживаться, она перегнулась через стол и, выхватив у Кита вилки, положила их в правильном порядке на скатерти цвета лососины.
– Я понимаю, что там у себя вы едите не руками, а ногами, но у нас в Европе пищу принимают как положено, – чопорно заявила она.
– О черт! – простонал Кит. – Скажи, а у вас, случаем, не существует научной степени Бакалавра Столовых Приборов? А все эти ваши пронафталиненные правила!.. К твоему сведению – на дворе сейчас двадцать первый век! Мужья и жены больше не уединяются после обеда.
– Конечно, нет, они уединяются ближе к ночи, отправляясь соответственно к любовнику и любовнице! – парировала Шелли, кивнув в сторону Коко, которую в этот момент бесцеремонно отпихнул стареющи й рок- исполнитель, прибывший на поиски материала для будущего акустического альбома. Звезде, видите ли, захотелось изобразить классическую вещь «роллингов» – отчего он прижался пахом к микрофонной стойке, имитируя половую близость с ней. – Ну, тебе все еще требуется доказательство того, что рок-музыканты стоят на низкой ступени биологического развития? Им, как и животным, для привлечения самки необходимо яркое оперение и демонстрация гениталий. То есть я хочу сказать: ты только взгляни на этого идиота!
В следующее мгновение к их столику вновь направилась Габи. Она была готова растерзать героев своего нетленного телевизионного опуса – прошло уже как минимуму полчаса, а они все тянут резину. По пути режиссерша налетела на проходившего мимо официанта – тот с грохотом уронил на пол поднос с тарелками. В считанные секунды рядом с ним вырос француз-метрдотель. Даже не очень свободно владея французским, Шелли поняла: бедняга уволен и может убираться из ресторана прямо сейчас.
Тягач и Майк мгновенно нацелили объектив и микрофон на эту малоприятную сцену. Через несколько секунд к ним приблизился вездесущий начальник полиции. На мясистом носу Гаспара сидели элегантные солнцезащитные очки (несмотря на царивший в зале полумрак), а сам он был в кашемировом свитере с
