— Та Мери, которую я помню, — услышала она откуда-то издалека голос Джека, — боготворила меня, плясала бы под мою дудку, только бы доставить мне удовольствие. Признаюсь, мне этого не хватает.
— Все мы взрослеем, — отрезала Мери, наклонив голову, так что волосы упали ей на лицо. Она уже пришла в себя и не хотела, чтобы он видел выражение ее лица. — Мы взрослеем, расстаемся с детством, с нашим прошлым.
Когда он закладывал ей за ухо прядь волос, его прикосновение было нежным. Потом его пальцы так же нежно пробежали по ее щеке.
— А как же наши мечты? С ними мы тоже должны расстаться, Мери?
«А если твои мечты никто не разделяет? — подумала она. — Значит, надо запрятать их как можно глубже».
Он убивает ее, убивает медленно, даже не подозревая об этом. Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, хотя знала, что у нее в глазах стоят слезы. Но она вдруг перестала бояться, что он увидит, как ей больно. И она солгала. Постаралась, чтобы это была самая правдоподобная ложь в ее жизни.
— Нет, Джек. Мы прячем их подальше — те, что еще можем спасти. Мы прячем их рядом с неосторожными обещаниями, про которые кто-то либо решил забыть, либо просто растоптал. Я все еще мечтаю, Джек. Это правда. Но эти мечты отличаются от тех, что были в моем глупом, беззаботном детстве. — Она набрала побольше воздуха, потом выдохнула и намеренно солгала: — И тебя в этих мечтах уже нет.
— Я так и предполагал.
— Однако, — упрямо продолжала она, боясь потерять мужество. Она скажет ему то, что он от нее ждет. Она всегда так поступала и впредь будет то же самое. Но она не подозревала, что цена будет столь высока. — Однако, — повторила она, это не означает, что я не знаю, чего ты добиваешься, или не понимаю, что последние две недели — последние пять лет — веду безнадежную борьбу. Я отдам тебе управление поместьем, а себя похороню под грудой обоев, тканей и картин, как ты этого хочешь. Если мне нельзя быть хозяйкой поместья, я буду его любовницей — во всяком случае, до тех пор, пока ты не найдешь еще какой- нибудь способ посягнуть на мои права.
— Господи, Мери, о чем ты говоришь? Я вовсе не этого хочу от тебя. Я…
— Нет, конечно. Ты представлял себе все по-другому. Ты хотел, чтобы я согласилась аннулировать наш брак, а потом просто ушла.
Его глаза блеснули гневом.
— Брак не имеет к этому никакого отношения. И не имел. Во всяком случае, больше не имеет. Я беспокоюсь о тебе, Мери. Я действительно строил всякие планы, но мне и в голову не приходило, что ты захочешь остаться в Колтрейн-Хаусе, как только я вернусь.
Он рванул себя за воротник, потому что прядь волос зацепилась за галстук и мешала ему, и Мери неожиданно увидела прежнего Джека — более молодого, того, которого она помнила и боготворила. Ей бы надо его ненавидеть за то, что он такой болван и не видит того, что у него под носом. Но как же она может его ненавидеть? Ведь она его так любит, так желает ему счастья — больше даже, чем себе самой.
— А почему бы я захотела уехать, Джек? Это всегда был мой дом. — Она взяла его за руку.
— Знаю, знаю, — вздохнул он, стискивая ее пальцы. — Но после всего, что случилось и я позволил своему отцу завлечь нас в ловушку и женить, а потом сбежал, оставив тебя одну, я полагал, что ты захочешь уехать отсюда в ту же минуту, как это станет возможным. Сбежать от меня. Начать новую жизнь, забыть прошлое и все то уродливое, что было.
Он не понимает. Он действительно не понимает.
— Уродливое? Я не помню ничего уродливого, Джек, хотя ты, кажется, этого не понял до сих пор. Но все твои умозаключения относительно того, что для меня лучше, основывались на том, что ты верил, будто я навсегда останусь послушным ребенком, разве не так? Что я никогда не вырасту, что всегда буду той же уступчивой сестричкой, которая обожает своего старшего брата, смотрит ему в рот и ловит каждое его слово, будто оно золотое. Ты ведь именно так думал?
Он провел дрожащим пальцем по ее щеке.
— Моя сестричка? Думаешь, я и сейчас так считаю? Когда я на тебя смотрю, Мери, после всех этих лет, что я помнил тебя младенцем, а потом ребенком, ты думаешь, я и вправду вижу сестру?
Он смотрел на нее долгим взглядом, и она неожиданно почувствовала, что ей необходимо потуже запахнуть на груди не по размеру большой халат. Он побледнел, увидев этот жест, и, опустив руку, отвернулся.
Она взяла щетку, возобновив свое обыденное занятие. А Джек встал и молча вышел из комнаты.
Глава 18
Настроение Джека день ото дня становилось все лучше. Мери сдержала слово. На следующее утро после их разговора она поджидала его у конюшни. Лошади уже были оседланы, и они вместе поехали осматривать поместье. Чтобы уберечь его от ошибок, Мери представляла его работникам, которых он еще не знал, шептала ему на ухо имена тех, кого он должен был бы помнить со старых времен. А потом она вернулась в Колтрейн-Хаус и начала руководить обновлением дома.
Две недели Джек был сторонним наблюдателем, а сейчас он объезжал поля как хозяин, как владелец. Мери подарила ему его собственное поместье. Теперь только от него зависело, заслужит ли он уважение людей, работающих на его земле.
Но сначала он нанесет визит Генри Шерлоку и посмотрит, так же он спокоен и выдержан? Так же чувствует себя в полной безопасности? Когда он вместе с Мери объезжал поля, она показала ему небольшое владение Шерлока в дальнем углу поместья, и до Джека — с некоторым опозданием — дошло, что дом стоит на земле Колтрейн-Хауса.
— Как? — только и спросил он Мери, сидя в седле и глядя на дом. Он был хотя и небольшой, но по всем признакам построен на большие деньги.
— Это воля твоего отца, — ответила Мери, уловив смысл короткого вопроса. — Он отдал Генри землю в награду за его «верную и добросовестную службу». На наследство, полученное от тетки, он и построил этот дом. Генри мог бы переехать в Лондон, но он так привязан к Колтрейн-Хаусу. Он говорит, что не может даже представить себе, что отсюда можно уехать. Я этому удивилась, потому что и не подозревала, что Генри так сентиментален. Кипп говорит, что Генри, похоже, относится к поместью чуть ли не с благоговением.
Подъезжая к четырехэтажному кирпичному дому Генри Шерлока, Джек вспомнил слова Мери. Трудно было представить себе человека, который, имея на это деньги, не переехал бы в город, а довольствовался жизнью в сельской местности. Джеку еще труднее было поверить в то, что его отец был сентиментальным. Интересно, за какую именно «верную и добросовестную службу» Шерлок получил такой щедрый подарок? Может быть за то, что в течение двадцати лет делал за Августа Колтрейна всю грязную работу? Сомнительно.
Не мог отец оставить Генри Шерлоку такой большой кусок земли Колтрейна, во всяком случае — добровольно. Но Джек верил в то, что Шерлок был жаден, и в то, что он шантажировал отца. Каждый кирпич этого на вид скромного жилища кричал об этом.
Быть может, его отсутствие и не было слишком долгим? — вдруг подумал Джек. Он покинул Колтрейн- Хаус рассерженным, но беспомощным юнцом, а вернулся умудренным опытом мужчиной. Он повидал мир, познал, что в нем хорошо и что — плохо, и научился отличать одно от другого. Пять лет назад, даже три года назад, он не справился бы с Генри Шерлоком. А теперь? Теперь он готов расквитаться с ним. Ему недоставало лишь нескольких незначительных деталей, чтобы разгадать загадку Генри Шерлока. Но ставить его об этом в известность он, разумеется, не собирается.
Молодой парень в очень хорошей ливрее выбежал навстречу Джеку, чтобы взять поводья его коня. Более пожилой слуга в еще более богатой ливрее открыл дверь и проводил его в парадную гостиную, попросив «подождать хозяина, который не ожидал столь раннего посетителя».
Уже холл поразил Джека своим великолепием: чего стоила одна только массивная хрустальная люстра, но гостиная произвела на него еще большее впечатление. Куда бы он ни взглянул, везде видел деньги. Стены были окрашены в бледно-желтый цвет, декоративный, куполообразный потолок был расписан херувимами на фоне голубого неба. Высокие — от пола до потолка — окна, стеклянные двери, ведущие на широкий внутренний дворик. Подобранная с большим вкусом мебель, видимо, от самых искусных мастеров.
