Все, что я говорил о поведении собак по отношению к детям, в значительной степени относится и к кошкам. Однако кошки далеко не так терпеливы, хотя и сносят от детей много больше, чем от взрослых. Что же касается обезьян, то Томас I, когда Макси таскала его за хвост, без всяких колебаний с шипением и ворчанием награждала её оплеухой, да и остальные мои кошки не хуже него умели поставить обезьян на место. Возможно, им благоприятствовал тот факт, что обезьянам, согласно моим наблюдениям, свойствен некоторый прирождённый страх перед хищниками семейства кошачьих. Две мои мармозетки были парализованы ужасом при виде чучела тигра в зоологическом музее, хотя обе они родились в неволе и никак не могли иметь в прошлом неприятных встреч с подобными животными. И обе они очень остерегались кошек.
Мой капуцин вначале тоже относился к кошкам гораздо почтительнее, чем к собакам, хотя кошки, конечно, были заметно меньше последних.
Мне не нравится сентиментальное очеловечивание животных.
Меня всегда слегка поташнивало, когда в журнале какого-нибудь общества защиты животных я вижу надпись:
«Добрые друзья» (или ещё что-нибудь в том же духе), а над ней фотографию, на которой кошка, такса и зарянка едят втроём из одной миски или — это совсем уж нестерпимо, но такую фотографию я видел совсем недавно — сиамская кошка и маленький аллигатор восседают бок о бок, равнодушно игнорируя друг друга. Исходя из своего собственного опыта, я считаю, что настоящая дружба между животными разных видов чрезвычайно редка. По этой причине я и назвал настоящую главу «Перемирие», а не «Дружба животных» или как-нибудь ещё в том же роде. Взаимная терпимость — это, безусловно, не синоним дружбы, и даже когда животных объединяет общий интерес (например, когда они играют вместе), все-таки, как правило, нельзя говорить, будто между ними существует истинное доброжелательство и, уж тем более, прочная дружба. Мой ворон Роа, который пролетал по несколько километров, чтобы отыскать меня на каком-нибудь дунайском пляже, моя серая гусыня Мартина, которая встречала меня с тем большим восторгом, чем дольше я отсутствовал, мои дикие молодые гусаки Петер и Виктор, которые мужественно защищали меня от наскоков старого гусака, хотя сами смертельно его боялись, — все эти животные действительно были моими друзьями, то есть наша привязанность была взаимной. Отсутствие подобных чувств между животными разных видов в основном объясняется «языковым барьером». Я уже упоминал о трениях, которые возникают между собаками и кошками потому, что лишены врождённого понимания смысла даже наиболее важных из демонстрационных движений другого вида — движений, осознающий угрозу или гнев. Ещё меньше способны они понимать проявление более тонких оттенков дружеских эмоций. Даже отношения Булли и Томаса I, которые благодаря силе привычки и благоприобретённой способности к определённому взаимопониманию достигли кое-какой глубины, все-таки едва ли заслуживают названия дружбы, как и приятельские игры Тити и барсука. И тем не менее отношения этих двух пар наиболее приближаются к истинной дружбе между животными двух разных видов из всего, что мне довелось наблюдать у себя в доме, где на протяжении десятков лет очень много животных самых разных видов жили в состоянии прочного перемирия и в условиях, которые как будто должны были бы способствовать возникновению дружбы.
Правда, мне однажды пришлось стать свидетелем случая, показывающего, что пятнистую дворняжку и трехцветную кошку, которые обитали на ферме неподалёку от нас, связывали совершенно особые узы. Пёс был несилен и трусоват в отличие от кошки, которая была намного старше его и, по-видимому, прониклась у нему чем-то вроде материнского чувства, когда он был ещё щенком. На этой основе сложилась самая тесная дружба между собакой и кошкой, какая мне известна. Они не только вместе играли, но и вообще предпочитали общество друг друга всему остальному и (этого я больше никогда нигде не наблюдал) отправлялись вдвоём гулять по саду и даже по деревенской улице. Их необычайный союз выдержал самое суровое испытание, какому может подвергнуться дружба.
Дворняжка входила в число признанных врагов моего французского бульдога, главным образом потому, что была меньше, чем он, — в отличие от подавляющего большинства других собак — и побаивалась его. Как-то раз Булли настиг пятнистого пёсика на улице и собрался задать ему хорошую трёпку. Хотите верьте, хотите нет, но трехцветная кошка пулей вылетела из дома, пронеслась через сад, выскочила на улицу, ринулась в бой, через пару секунд обратила Булли в бегство и проехала на нем, точно ведьма на помеле, довольно-таки порядочное расстояние! Если возможны такие подвиги, то тем более нельзя говорить о «дружбе» только потому, что раскормленная и флегматичная городская собака и столь же раскормленная и флегматичная кошка едят из одной миски, не бросаясь друг на друга.
ЗАБОР
Кому не доводилось идти вдоль садового забора, за которым рычит и лает большая собака? Она беснуется, грызёт штакетник оскаленными клыками, и кажется, что только он мешает ей вонзить их в ваше горло. Но меня подобные угрозы не пугают, и я всегда открывают калитку спокойно и без малейших колебаний. Собака теряется: не зная, как поступить она продолжает лаять, но уже не так грозно, и весь её вид явно показывает, что она никогда не позволила бы себе так неистовствовать, если бы предвидела такое непочтение с моей стороны к святости забора. Бывает даже, что при виде открывающейся калится она отбегает на несколько шагов и лает уже с безопасного расстояния другим тоном. И наоборот, очень робкая собака или волк, который за прутьями клетки не проявлял никаких признаков враждебности или тревоги, может бросится во вполне реальную атаку, едва кто-нибудь покажется на пороге.
Эти на первый взгляд противоположные типы поведения опираются на один и тот же психологический механизм. Каждое животное, и в частности крупное млекопитающее, бежит от более сильного соперника, едва тот приблизится на определённое расстояние. «Дистанция бегства», как назвал это расстояние профессор Хедигер, открывший это явление, увеличивается пропорционально страху, который внушает животному его противник. Можно совершенно точно определить точку, при достижении которой животное пустится наутёк, едва враг посягнёт на «дистанцию бегства». Кроме того, существует столь же определённая, но значительно ближе расположенная точка, при достижении которой животное вступает в драку с врагом. В естественных условиях подобное вторжение в пределы «критической дистанции» (термин Хедигера) происходит только в двух случаях — либо когда животное захвачено врасплох, либо когда оно по какой-то причине не может обратиться в бегство. Вариантом первой возможности является случай, когда крупное животное, само способное напасть, видит приближающегося врага, но не убегает, а прячется, рассчитывая остаться незамеченным. Если враг его все-таки обнаружит, оно даёт отчаянный бой. Именно этот механизм и делает таким рискованным преследование раненной крупной дичи. Нападение на агрессора, который переступит границу критической дистанции, подкрепляется всем мужеством отчаяния и потому наиболее опасно. Такая реакция свойственна отнюдь не только крупным хищникам — она очень развита у хомяка, а загнанная в угол крыса защищается так, что во многих языках возникло выражение: «Дерётся, как загнанная в угол крыса».
Понятия дистанции бегства и критической дистанции помогают объяснить поведение собаки за забором, когда калитка закрыта и когда она открыта. Забор эквивалентен значительному разделяющему расстоянию, собака позади него чувствует себя в безопасности и соответственно исполнена храбрости. Распахивающаяся калитка создаёт у неё ощущение, что враг вдруг резко приблизился. Это может привести к опасным последствиям для неопытных людей, особенно когда дело касается животных в зоологическом саду, которые долго прожили в неволе и убеждены в неприступности своих клеток. Когда человек отделен от животного преградой, оно чувствует себя в безопасности — его дистанция бегства сохраняется полностью. Оно даже готово вступить в дружеский контакт с человеком, стоящим по ту сторону прутьев. Но если этот человек, ободрённый тем, что животное только что позволило погладить себя сквозь прутья, неожиданно войдёт в клетку, животное может в ужасе кинуться в дальний угол, а может и напасть, потому что и дистанция бегства, и критическая дистанция с исчезновением барьера оказались нарушенными. И такое животное будет, разумеется, обвинено в коварстве.
Тот факт, что приручённый волк на меня не бросился (о чем рассказывается ниже), я объясняю моей осведомлённостью в этих законах. Как я уже упоминал, однажды я попробовал свести мою чау-чау Стаси с таёжным волком, хотя меня отговаривали от этого намерения, так как он слыл в зоопарке чрезвычайно свирепым. И все же я решил рискнуть, но из предосторожности для начала поместил их в две сообщающиеся клетки. Соединяющую их дверь я сначала приоткрыл ровно настолько, чтобы Стаси и волк могли просунуть в щель носы и обнюхать друг друга. После этой церемонии они оба завиляли хвостами, и
