Вечером Охотник и Леонора сидели на краю обрыва над серым морем. От заходящего солнца протянулась пунцово-алая искрящаяся дорожка, словно лучи заката добела раскалили металлическую равнину ленивых волн.
Леонора, свесив ноги с обрыва, игриво бросила через плечо лукавый взгляд на Охотника, который, подобно мрачной статуе, замер в своем инвалидном кресле чуть поодаль – на дорожке, выложенной потрескавшимися каменными плитами. Его скрытое тенью лицо на мгновение показалось девушке зловещей маской чудовища, вышедшего из потаенных детских снов.
– Вы сегодня какой-то печальный.
Охотник пожал плечами.
– А ты, как всегда, прекрасна. Закат великолепно подсвечивает твои чудесные волосы, а твой профиль…– Охотник вскинул руки над головой, словно собираясь пробить усеянный звездами свод вечернего неба, с наслаждением потянулся. – Ах, если бы я был художником, я нарисовал бы твой портрет, и он стал бы образцом красоты.
– Какие глупые фантазии! Вы мне очень льстите, – Леонора игриво повела плечами. – Вы, наверное, говорите так всем знакомым девушкам?
– Да, – Охотник обреченно уронил голову, и в этом движении крылось больше печали, чем казалось извне. – Сначала я прикидываюсь убогим, потом начинаю читать девушкам стихи, а после… после бедняжкам нет от меня спасения. Не веришь?
– Угу.
Она легко вскочила на ноги, и он на мгновение залюбовался ее стройными ногами, высвеченными на фоне заходящего солнца. Если бы она только могла вообразить…
– Почему ты встречаешься со мной?
Леонора чуть выпятила нижнюю губу, сморщила очаровательный лобик.
– Вы порой задаете странные вопросы.
– Часто?
– Не очень. Чаще говорите разные глупости, – и Леонора по-детски высокомерно пронзила его королевским взглядом. А потом, беззаботно засмеявшись, побежала по самому краю обрыва, так что камешки, выворачиваясь у нее из-под ног, сыпались в прибрежные волны.
Охотник развернул кресло и направил его по пляжу вслед за девушкой. Внезапно Леонора остановилась. Видимо, бросившись бежать, она не подумала о том, что он не сможет так же быстро двигаться за ней. Поэтому девушка вернулась и, взявшись за ручки позади изголовья Охотника, покатила кресло по пляжу.
– И все же, Леонора, почему ты приходишь ко мне? Не лучше ли встречаться с кем-нибудь из обычных парней? Годы ведь идут, а став старше, тебе намного труднее будет выйти замуж…
– Зачем говорить об этом? – в голосе Леоноры внезапно прозвучала серьезная нотка, не понравившаяся Охотнику. – Я никогда не встречала парня, в которого стоило бы влюбиться.
Но Охотник почувствовал фальшь. Он уловил ничтожный диссонанс, нарушивший ритм их беседы. Значит, у него есть соперник? Соперник! Охотник мысленно расхохотался. Он умирал со смеху, настолько нелепой показалась ему вся ситуация. Нелепой, если бы он не являлся главным действующим лицом – тем самым Арлекином, которому в конце представления достаются все шишки и зуботычины.
Дома он долго пытался мысленно нарисовать портрет своего соперника: высокий красивый парень… Но тогда почему Леонора встречается с калекой? Пресловутый женский «запасной» вариант? Какая глупость! Он же инвалид! Разве захочет кто-то связать с ним свою жизнь! Или, может быть, ей просто интересно?
«Я – интересный человек, интересный калека. Лучше бы я был простым тупым обывателем – ведь и такие кому-то нужны, какой-нибудь полногрудой матроне – толстой неуклюжей самке…» Идиллическое видение жизни добропорядочной фермерской семьи вызвало у Охотника такое омерзение, что его аж передернуло. Но как же все-таки ему быть с Леонорой? Как выйти из этого тупика? Может быть, стоит покончить с жизнью, разом дать ответ на все вопросы и сомнения? А там – мир иной, как говорят наши священники, либо иное воплощение, как твердят те же священники на востоке. Но ведь он, Охотник, с его утонченной и ранимой душой наверняка перевоплотится в какое-нибудь возвышенное существо… или в нечисть. «Вот здорово! Стану летающей, плюющейся огнем каракатицей и займусь уничтожением мечтательных охотников, наделаю из них омерзительных калек, чтобы отомстить миру за свою несчастную жизнь…»
Они встречались уже больше месяца. За это время Охотник со своими балладами, бравой выправкой и медалями совершенно неожиданно для себя сделался едва ли не самым популярным человеком в этом маленьком приморском городке. За ним толпами бегали мальчишки – те самые, что совсем недавно дразнили его. Теперь же, перешептываясь, они с застывшей завистью рассматривали блестящие нашивки и потускневшие медали.
Как-то вечером к Охотнику зашел менестрель городского Старшего Егеря. Охотник целый вечер пел ему свои старые песни – те, что были сложены уже давно, когда еще не являлся гордостью крошечного городка, а был лишь безвестным калекой, жившим только воспоминаниями о лесах Эсмиральда. Охотнику не хотелось, чтобы баллады, посвященные Леоноре, распевали для забавы за обеденным столом какого- нибудь толстосума. Но менестрель остался доволен и тем, что услышал. А Охотник думал о другом: о Леоноре, о том, как она будет одета при их следующей встрече, как улыбнется – приветливо или хмуро. А может, она лишь чуть скривит свои изящные тонкие губки…
Через пару недель в домик Охотника пожаловал сам Старший Егерь городка. Его коляска – по местным масштабам прямо-таки карета – остановилась в переулке, неподалеку от покосившегося домика инвалида, и Старший Егерь в сопровождении десятка уездных чиновников в затасканных до сальных пятен мундирах (никто из них леса даже издали не видел) прошествовал к дому Охотника.
Охотник, поджидавший Старшего Егеря (посыльный с известием о прибытии столь высокого гостя побывал у него два часа назад), вежливо приподнял за козырек свое полевое кепи младшего офицера и чуть склонил голову в приветствии.
– Рад видеть вас, господин Старший Егерь. Не сочтите за дерзость, но я не могу пригласить вас войти. Увы, пенсии Императора едва хватает на то, чтобы я смог подобающим образом обставить свое жилище. А у калеки в наше время нет возможности заработать…
– Ничего, друг мой. По долгу службы я бывал в таких трущобах, по сравнению с которыми ваше жилище – королевский замок.
Круглый, словно надутый воздушный шарик, выставив вперед огромный нос с красными прожилками, Старший Егерь вальяжно поднялся на крыльцо и, оказавшись рядом с Охотником, произнес так, чтобы стоящие в отдалении егеря и многочисленные зеваки не смогли расслышать ни слова из их разговора.
– Я прибыл к вам по важному государственному делу и хотел бы поговорить без свидетелей.
Когда они вошли в дом, Старший Егерь уселся на колченогий стул, где обычно восседал старик Витам (последнее время он зачастил к Охотнику), и сразу же перешел к делу:
– Господин Охотник, в нашем городке появились оборотни. Увы, это не слухи. Люди видели двух вервольфов… Нет, волколаки пока не воруют маленьких детей, не найдено ни одного трупа. Но они – нечисть! Нечисть в городе, господин Охотник! И по Закону Его Императорского Величества оборотни должны быть уничтожены. Но, увы, нам самим их не поймать. Мы уже пытались сделать это несколько раз, но потерпели неудачу. В нашем городе нет ни одного настоящего Охотника! Ни одного Следопыта! Если же я обращусь в Метрополию, то… вы же понимаете, потеряю лицо. В столице станут говорить, что мне потребовался отряд, чтобы изловить двух шавок с обломанными зубами…
– Но что же вы хотите от меня, инвалида? – в недоумении спросил Охотник.
– Мои егеря расправятся с чудовищами, – уверил Охотника Старший Егерь. – Но сначала нам нужно найти их логово. Приведите нас к нему. Естественно, труд будет оплачен…
Охотник хорошо помнил клятву, которую давал каждый курсант Академии: «…до конца жизни уничтожать нечисть в любом ее проявлении…» Поэтому, тяжело вздохнув, он утвердительно кивнул:
– Хорошо. Я согласен. Завтра на закате пришлите егерей. И не забудьте взять побольше серебряных пуль.
На следующий день он встретился с Леонорой в городе Древних, у старой
