утверждать, что я живу в вашем доме, если плачу огромные деньги за проживание в отеле.
— Возможно, вы и не спите под моей крышей, но большую часть дня вы проводите в «Белом лебеде».
— Там моя контора, — напомнил он.
— Верно, но это глупо — работать там. И несколько бумажек, которые я видела у вас на столе, вряд ли стоят того.
Его глаза сузились, лицо стало жестким.
— Вы рылись в моих вещах?
— Разумеется, — проговорила она, не удержавшись от улыбки. — Вы что же, думаете, это было ниже моего достоинства — порыться в ваших ящиках, коль скоро представилась такая возможность? Правда, я надеялась отыскать что-то интересное. Вроде бракоразводных документов какой-нибудь там несчастной особы или описания судебного процесса. Может быть, даже какой-нибудь приказ об аресте. Ведь наверняка даже ваши клиенты время от времени попадают за решетку.
Он побледнел, с трудом сдерживая ярость.
Софи фыркнула, радуясь, что смогла его разозлить.
Наконец-то.
— Вы расстроены?
— Вряд ли слово «расстроен» полностью отражает мои чувства.
Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться, потом посмотрела на него сквозь полуопущенные ресницы.
— Если вам от этого станет легче, я разрешаю вам порыться в моих вещах.
Она проговорила эти слова с вызовом, надеясь, что он снова разозлится, а если ей повезет, даже и покраснеет.
Но он всего лишь ошеломленно посмотрел на нее и промолчал.
Затем он, не прекращая танца, подвел ее к открытым дверям и вывел на выложенную плитами террасу. Холодный ясный свет луны заливал ночной сад.
Его мужественное лицо было серьезно. Никаких пылких улыбок или чувственных прикосновений. Теперь это было то лицо, которое она помнила, — лицо мальчика, которого она знала всю жизнь, мрачное и недоверчивое.
— Вы действительно не помните про говорящую машину? — неожиданно спросил он.
Эти слова удивили ее, и она смущенно отвела взгляд — слишком внезапно он сменил тему разговора.
— Говорящую машину? — неуверенно протянула она, и сердце у нее гулко забилось.
— Да, граммофон Меган Робертсон. Она почувствовала себя уязвленной, а именно этого она обещала себе никогда больше не чувствовать.
— Вы действительно не помните, какие слова говорили обо мне в эту машину?
Она взглянула на него из-под ресниц и, не удержавшись, спросила:
— А вы помните?
— Вы сказали, что любите меня. — Он произнес эти слова почти с вызовом.
Она отвела глаза, вернувшись мысленно в прошлое, как это происходило уже не раз за сегодняшний вечер.
— Кажется, я и правда сказала, что люблю вас. Навсегда. Люблю всем сердцем. И когда-нибудь стану вашей женой.
Она повернулась к нему и увидела в его глазах что-то такое, чего не сумела определить. Недоверие, желание?
Она-то чувствовала и то и другое, но и то и другое ненавидела. Потому что «навсегда» — это очень долгое время, и порой случается, что тебе что-то станет поперек дороги.
Глава 8
— Времени прошло достаточно. Нужно сказать Софи. — От волнения Патриция, которая вышагивала рядом с мужем по его кабинету, наморщила свой гладкий лоб. В приглушенном свете свечей блестели ее темные волосы, уложенные в причудливую прическу. Было поздно, прием закончился, гости разъехались по домам. Но Патриция еще не сняла свое мерцающее платье и выглядела все так же ослепительно.
— Знаешь, милая, — произнес Конрад, — я несколько раз говорил с Грейсоном. Но я не могу заставить его. Придется подождать, когда он сам захочет сделать это. А он захочет. Я уверен. Кроме того, у нас еще есть время. Она всего лишь неделю прожила здесь. Приходится признать, что события не могут развиваться с такой быстротой, какой я от них ожидал.
— Этого и не могло быть, как мне кажется. За несколько дней ей удалось привлечь к себе внимание всех самых известных мужчин Бостона. Я и рассказать тебе не могу, сколько человек сегодня вечером просили меня представить их ей. Я, конечно, не соглашалась, — презрительно добавила она, — и обратила ее внимание только на Найлза Прескотта.
При упоминании об этом человеке Конрад насторожился и подумал о своей первой жене. Он вообще не хотел приглашать его. Зачем бередить старые раны? Но Патриция не оставила ему выбора.
— А знаешь, что сделала твоя дочь? Хватило же наглости! — Конрад вздохнул.
— Она отвергла предложение выступить в концертном зале! Господи, да она же ездит по всему свету с концертами, а вот в своем родном городе играть, видите ли, не желает! — Ее холодные глаза вспыхнули злобой. — Ведь именно бостонцы помогли ей стать музыкантом, а не голодная свора обедневших крестьянских семей, называющих себя европейскими королевскими домами!
— По правде говоря, талант Софи выпестовала ее мать, а не Бостон и не Европа, если уж на то пошло, — по крайней мере так было до последнего времени. Если я не ошибаюсь, ее первый концерт в Европе с треском провалился. Я пока не знаю, как ей удалось добиться успеха.
Патриция бросила на мужа нетерпеливый взгляд и снова заходила по кабинету.
— Как бы то ни было, теперь она прославилась, и Найлз сказал, что если Софи выступит, это будет главным событием года. Перед концертом следует устроить приемы. Приемы и обеды. Это будет удачный ход в глазах общества.
— Чей ход?
— Мой! — Она резко остановилась и посмотрела на мужа. — Что бы ты там ни думал насчет того, кто поддерживал Софи, она в долгу перед Бостоном, дорогой мой.
Отведя глаза, Конрад задумался о своем единственном ребенке от первой жены.
Он любил Женевьеву так, как и положено мужу. Но в последние годы она целиком посвятила себя Софи и ее музыке, и у нее не оставалось времени для мужа и для того, чтобы завести еще детей.
Спустя недолгое время после смерти Женевьевы он женился вторично. Между Конрадом и его молодой женой была значительная разница в возрасте, но это была потрясающая женщина, она пленила его, заставила почувствовать себя молодым. У них родились три красивые дочери, которые были милы и… просты в самом лучшем смысле этого слова. Слава Богу.
Софи же была какой угодно, только не простой. В детстве она жила музыкой. Став взрослой, она по-прежнему любила музыку. Но как Конрад сказал Грейсону, для нее пришло время остепениться. Будучи ее отцом, он был обязан проследить за этим — и не важно, каким способом он достигнет своей цели.
— Мне кажется, будет лучше, если она откажется от предложения Найлза, — задумчиво проговорил он. — Думаю, что больше она не будет играть на виолончели, по крайней мере на публике. Теперь она взрослая женщина. Пора ей обзавестись мужем и детьми.
Патриция круто повернулась к нему.
— Прекрасно! — воскликнула она, в ее синих глазах сверкал огонь. — Но если ты всерьез так думаешь, нам следует перестать ходить вокруг да около и сказать ей о помолвке. Пора, Конрад, давно уже пора!
В дверь постучали. Повернув ручку, Конрад увидел сына своего лучшего друга.
— Грейсон, я думал, вы уже давно ушли, — удивленно проговорил Конрад.
Войдя, Грейсон вопросительно поднял брови и, бросив настороженный взгляд на Патрицию, снова посмотрел на Конрада.
— Меня просили встретиться с вами здесь. — Конрад смутился, его охватил внезапный страх, и он покосился на жену.
— Что это значит, Патриция? — требовательно спросил он.
— Я же сказала, муженек, что это дело слишком затянулось.
Глаза Грейсона угрожающе сузились. Он скрестил руки «а груди.
Грейсон Хоторн обладал большим состоянием и властью. У него была репутация человека щепетильного и справедливого, но он не знал жалости, когда кто-то вставал у него на пути. Властность проявлялась во всех его движениях, в манере говорить, даже в его красивом, но мрачном лице.
Конрад одернул свой помятый фрак. Встретив тяжелый взгляд молодого человека, он ощутил неясную тревогу.
— Что слишком затянулось? — осведомился Грейсон обманчиво мягким голосом.
Едва успев задать этот вопрос, Грейсон понял, что Конрад испытывает неловкость. И еще он заметил, как в глазах Патриции мелькнуло удовольствие. И тогда он отчетливо осознал, что ничего хорошего от этого разговора ждать не приходится.
Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, раздражение его нарастало.
Конрад, нервно взглянув на жену, повернулся к Грейсону.
— Мы с Патрицией только что обсуждали вашу помолвку. — В камине пылал огонь, бросая отблески на висящие на стенах картины и бронзовые статуэтки. Проведя небольшое расследование, Грейсон выяснил, что финансовое положение Конрада уже не так прочно, как раньше.
— Чего же ты ждешь, сынок? Чем дольше мы будем ждать, тем труднее будет сказать ей об этом. Ты ведь не передумал, а? — спросил Конрад. В голосе его все отчетливее слышалась тревога.
Грейсон больше не сомневался в своем намерении жениться на дочери этого человека. Несмотря на то что она упряма, что дала ему понять, что вовсе не стремится стать настоящей леди, он не мог от нее отказаться.
Он стоял в кабинете Конрада, окруженный книжными полками, которые были уставлены томами, переплетенными в позолоченную кожу превосходной выделки. Мальчишкой он прочел все книги в библиотеке своего отца. Последнюю он успел дочитать за неделю до того, как его отослали из дома.
Именно книги помогали ему пережить долгие ночи в Кембридже, когда в промозглых коридорах кричали и ругались, а на улицах то и дело возникали потасовки. Грейсон проговаривал про себя повествования об Одиссее и Юлии Цезаре, об их
