– Нет, такого не видели, – решительно заявила Пиппи.
Ошеломленная девочка пошла прочь, не произнеся ни слова.
– Подожди немного, – закричала ей вслед Пиппи. – Он был плешивый?
– Нет, ясное дело, нет, – рассердилась девочка.
– Повезло ему, – сказала Пиппи и выплюнула грушевую кожуру и зернышки.
Девочка торопливо зашагала по дороге, но тут Пиппи закричала:
– У него ужасно длинные уши, до самых плеч?
– Нет, – ответила девочка и удивленно обернулась. – Уж не хочешь ли ты сказать, что видела, как мимо проходил человек с такими длинными ушами?
– Я никогда не видала никого, кто ходит ушами. Все, кого я знаю, ходят ногами.
– Фу, какая ты глупая, я спрашиваю, неужто ты и вправду видела человека с такими длинными ушами?
– Нет, – ответила Пиппи. – Человека с такими длинными ушами на свете нет. Это было бы совсем глупо. Как бы это выглядело? Нельзя иметь такие уши. По крайней мере, не в этой стране, – добавила она после многозначительной паузы. – Вот в Китае – можно, там это немножко иначе. Однажды я видела в Шанхае одного китайца. У него были такие огромные, длинные уши, что он мог пользоваться ими как накидкой. Когда шел дождь, он просто заползал под собственные уши, и ему было так тепло и хорошо, что лучше не бывает, хотя ушам, само собой, было уютно лишь отчасти. Если погода была особенно плохая, он приглашал своих друзей и знакомых разбить лагерь под защитой его ушей. Там они сидели и распевали свои грустные песни, пока сверху моросил дождь. Он очень нравился им своими ушами. Звали китайца Хай Шанг. Вы бы видели, как Хай Шанг бежал по утрам к себе на работу! Он всегда припускал в последнюю минуту, потому что ему очень нравилось долго спать по утрам. И когда он мчался вперед изо всех сил, с ушами, похожими на два больших желтых паруса за спиной, это выглядело очень здорово, поверьте мне!
Девочка застыла на месте и, разинув рот, слушала Пиппи. А Томми и Анника уже не в состоянии были есть груши. Они были целиком захвачены рассказом Пиппи.
– Детей у него было гораздо больше, чем он мог сосчитать, а младшего звали Петтер, – заливала Пиппи.
– Да, но у китайского ребенка не может быть имя Петтер, – сказал Томми.
– То же самое говорила ему и его жена: «Не может у китайского ребенка быть имя Петтер». Но Хай Шанг был страшно упрямый и заявлял, что мальчишка будет зваться Петтер или вообще никак. И вот он, страшно разозлившись, уселся в угол и натянул уши на голову. И тогда его бедной жене пришлось, ясное дело, сдаться, и мальчишку назвали Петтером.
– Вот как, – тихонько сказала Анника.
– Это был самый избалованный мальчишка во всем Шанхае. Капризный в еде, так что его мама была просто несчастная. Вы, верно, знаете, что там, в Китае, едят ласточкины гнезда? И вот его мама сидела там с полной тарелкой ласточкиных гнезд и пыталась его накормить. «Так, миленький Петтер, – говорила она, – сейчас мы съедим ласточкино гнездо за папу». Но Петтер только крепко сжимал ротик и мотал головкой. В конце концов Хай Шанг так рассвирепел, что запретил готовить Петтеру другую еду, до тех пор пока он не съест ласточкино гнездо «за папино здоровье». А уж если Хай Шанг что-нибудь говорил, то это – железно. Одно и то же ласточкино гнездо путешествовало туда и обратно, из кухни в столовую и обратно с мая по октябрь. Четырнадцатого июля мама Петтера стала молить Хай Шанга разрешить ей накормить мальчика мясными фрикадельками, но Хай Шанг сказал «нет».
– Ерунда! – изрекла девочка, стоявшая на дороге.
– Да, то же самое говорил и Хай Шанг, – продолжала Пиппи. – "Ерунда,
– сказал он. – Ясное дело, мальчишка может съесть ласточкино гнездо, если только перестанет упрямиться". Но Петтер все время – с мая по октябрь
– только и делал, что крепко сжимал ротик.
– Да, но как же он мог тогда жить? – удивленно спросил Томми.
– А он и не мог жить, – спокойно ответила Пиппи, – он умер. Из чисто бычьего упрямства. Восемнадцатого октября. А хоронили его девятнадцатого. Двадцатого же влетела ласточка и снесла яйцо в ласточкино гнездо, которое по-прежнему стояло на столе. Так что гнездо уж во всяком случае пригодилось. И никто не пострадал, – радостно заявила Пиппи.
Потом она в раздумье посмотрела на девочку, стоявшую с ошалелым видом на дороге.
– До чего ж ты чудная, – сказала Пиппи. – В чем дело? Уж не думаешь ли ты, что я сижу тут и вру? Что? Попробуй только скажи, что я вру, – угрожающе заявила, засучивая рукава, Пиппи.
– Да нет, вовсе нет, – испуганно сказала девочка. – Не то чтобы я хотела сказать, будто ты врешь, но...
– Не надо, – прервала ее Пиппи. – Именно этим я и занимаюсь. Ты что, не слышишь? Я вру так, что у меня от вранья язык чернеет. Ты и вправду думаешь, что ребенок может прожить без еды с мая по октябрь? Ну уж это чушь, хотя я знаю, что дети могут прекрасно обойтись без еды примерно месяца три- четыре. Но чтобы с мая по октябрь – это чушь собачья. Ты, верно, и сама понимаешь, что это враки. Не позволяй людям вешать тебе лапшу на уши.
Тут девочка пошла прочь, ни разу не обернувшись.
– До чего ж доверчивые люди! – сказала Пиппи Томми и Аннике. – С мая до октября – это же такая жуткая муть! – И она закричала вслед девочке:
– Не-а, твоего папу мы не видали! Сегодня мы ни разу не видали ни одного плешивого! А вот вчера их проходило мимо целых семнадцать штук. Взявшись за руки!
Сад у Пиппи был просто замечательный. Он был не очень ухоженный, нет, но там зеленели чудесные лужайки, где трава никогда не подстригалась, там были старые кусты роз, усеянные и белыми, и розовыми, и желтыми цветами, разумеется, не очень изысканными. Но они так сладко благоухали! Там росло также довольно много фруктовых деревьев, но лучше всех были вековые дубы и вязы, на которые так удобно карабкаться.
В саду же у Томми и Анники деревьев, на которые можно карабкаться, было не слишком много. Да и мама их вечно боялась, что дети свалятся и разобьются. Именно поэтому они в своей жизни не очень-то много взбирались на деревья. Но тут Пиппи сказала:
– А что, если нам влезть вон на тот дуб?
Томми – в восторге от этого предложения – тут же соскочил с калитки. Анника была более осторожной и осмотрительной; но, увидев, что на стволе дерева виднелись наросты, на которые можно было ставить ноги, она тоже подумала, что здорово будет хотя бы попробовать вскарабкаться наверх.
На расстоянии нескольких метров над землей дуб разделялся на два ствола, и в том месте, где он раздваивался, образовалась словно бы небольшая комнатка. Миг – и уже все трое сидят там. Над их головами зеленой крышей распростер свою крону старый дуб.
– Здесь мы могли бы пить кофе, – сказала Пиппи. – Слетаю-ка я домой и сварю пару глотков.
Томми и Анника захлопали в ладоши и закричали "браво! ".
Довольно скоро кофе у Пиппи сварился. А булочки она испекла еще накануне. Встав под дубом, она стала подкидывать вверх кофейные чашки. Томми и Анника их ловили. А иногда их пытался поймать старый дуб, и две кофейные чашки разбились. Однако Пиппи тут же сбегала за новыми. Затем настала очередь кидать вверх булочки, и довольно долго они так и мелькали в воздухе. Но булочки, по крайней мере, не разбились. Под конец Пиппи тоже вскарабкалась наверх; в одной руке у нее был кофейник, в другой – бутылка со сливками и сахар в маленькой коробочке.
Томми и Анника подумали, что никогда прежде они не пили такого вкусного кофе. Им доводилось пить кофе не каждый день, а только тогда, когда их приглашали в гости. Но ведь сейчас их как раз и пригласили. Анника пролила немного кофе на колени. Сначала ей стало тепло и мокро, а потом холодно и мокро. Но Анника сказала, что это ерунда.
Когда они напились, Пиппи сбросила кофейные чашки на лужайку.
– Хочу посмотреть, прочный ли нынче фарфор, – сказала она.
Одна чашка и три блюдца на удивление выдержали испытание. А у кофейника отбился только носик.
Вдруг Пиппи ни с того ни с сего стала карабкаться еще выше на дерево.
