божественный лик царя Кемет. Скульптор, волнуясь, пошел за ним, горячо умоляя богов, чтобы и в этот раз все прошло спокойно.
Руабену пришлось еще не раз ходить в царский дворец. И каждый раз фараон кого-либо принимал. Знатнейшие вельможи лежали перед троном на животе, не смея поднять глаз. Очень часто около скульптора появлялась веселая Табуба. С ее приходом он оживлялся. Он с улыбкой отвечал на ее вопросы, не смея задать своих. Кто была эта женщина, изящная, как мотылек, унизанная дорогими украшениями?
Однажды он сидел на полу, склонившись над листком папируса. Услышав легкий шорох знакомых шагов, он поднял голову. К нему подошла Табуба смущенная, раскрасневшаяся. Он молча почтительно поздоровался.
— Почему ты долго не приходил?
— Чати не мог пойти со мной, — шепотом ответил Руабен.
— Приходи сегодня в полночь к храму Тота.
Удивленный Руабен еще не успел ответить, как вдруг увидел над собой озабоченное лицо Хемуина, который незаметно подошел и слышал слова Табубы. Чати злыми глазами смотрел на молодую женщину, виновато опустившую голову. Он отвел ее в соседнюю комнату, и до Руабена иногда доносился его сердитый шепот, а потом всхлипывания. Через несколько минут Хемиун подошел к скульптору и непривычно резко сказал:
— Пойдем!
Они вышли из дворца через большой двор. Там двое слуг избивали третьего. Стоящий рядом писец хладнокровно считал удары. Избиваемый глухо стонал.
Хемиун не сел, как обычно, в носилки, а молча прошел вперед. Руабен уныло тащился за ним, чувствуя, что в чем-то сильно провинился. Несколько минут они петляли среди улиц. Хемиун был очень сердит и хмуро посматривал на Руабена, когда они присели в тени деревьев у храма Тота. Было отчего волноваться! Если эта вертушка Табуба позволит себе какую-нибудь вольность и вовлечет в нее этого застенчивого парня, пропала тогда его голова. Да и ее тоже. За оскорбление божественной личности фараона, хотя бы в лице самой незначительной жены, полагается мучительная казнь. И тогда никакие заступничества не помогут и никакие заслуги не облегчат тяжелой участи провинившегося. Придворный вельможа слишком хорошо знал это. В его памяти было много дворцовых историй с мрачным концом. Страх сковывал уста людей. Об исчезнувших вспоминать было опасно. Наивный парень просто не представляет, чем могут кончиться улыбки легкомысленной Табубы. Хорошо, что, кроме него, никто не слышал приглашения на свидание. Хемиун прежде всего был человеком дела. Лишаться из-за какой-то женщины царского гарема великолепного мастера он не собирался. Теперь он сидел в тени сикимор, у его ног на земле согнулся Руабен. Он молчал и ждал со страхом. Хемиун усмехнулся и спросил:
— Тебе нравится эта женщина?
Руабен удивленно посмотрел на князя и, покраснев, ответил:
— Моя жена красивей.
— А ты знаешь, кто эта женщина?
— Какая-нибудь придворная дама.
— Нет! Я бы тогда не опасался за тебя. Это одна из жен царя, да будет он жив, здоров и могуч!
Скульптор побледнел и сжался. Он нанес двойное оскорбление и тем, что посмел разговаривать с женой царя, и тем, что сравнил ее с какой-то жалкой крестьянкой.
Хемиун смотрел на своего любимца, и довольная улыбка появилась в углах его энергичного рта.
— Если ты будешь заглядываться на женщин живого бога, не сносить тебе головы.
Скульптор сидел с посеревшим лицом, не смея заглянуть на князя. Наконец, он поднял голову и, отвешивая низкий поклон, проговорил:
— Мой великий господин! Я знаю всю глубину пропасти между неджесом и знатной дамой. Я никогда не заглядывался ни на одну женщину, так как люблю свою жену.
Чати, довольный, улыбнулся. Скульптор был понятлив, и многое ему не надо было объяснять.
Руабену больше не хотелось идти в царский дворец, он и раньше ходил туда неохотно. Он избегал этого места, где опасности подстерегали неопытного человека. И когда еще раз он побывал во дворце, Хемиун почти не отходил от него. Архитектор посмотрел его рисунок, вместе кое-что поправили и решили, что сходство с царем очень точное. Табуба не появлялась. Хемиун очень выразительно с ней поговорил.
В последний раз Хемиун повел скульптора почему-то через сад, по пальмовой аллее. Сбоку, среди кустов оба заметили Табубу. Она стояла одна и печальными большими глазами смотрела на Руабена. Тот почтительно поклонился и, бледнея, поспешил к выходу.
Кладка слоев камня на пирамиде близилась к концу. Хемиун поднимался, чтобы своими глазами проверить состояние Ахет Хуфу. Он сидел в кресле, которое несли восемь носильщиков. Они шумно дышали на крутом подъеме. День был жаркий, но опахала отбрасывали тень на князя. Навстречу шли таскальщики, поднявшие глыбу. Посторонились, почтительно склонились, оглядывая князя исподлобья, — с любопытством одни, с неприязнью другие. И Хемиуну стало не по себе от этих взглядов исподлобья, словно говоривших: тебе тяжело себя нести наверх, а каково нам поднимать камни? Он остановил носильщиков, отправил их вниз, сам стал подниматься. Дышалось трудно, ноги наливались тяжестью. С насмешкой думал о себе: «С каких это пор он, гроза на Ахет Хуфу, обрел такую странную чувствительность и застеснялся от взглядов черного люда. Несколько раз отдыхал. Но вот и верхняя площадка. Главный помощник, архитектор Руи, улыбаясь, подбежал к чати и заботливо усадил на камень, предварительно смахнув пыль. Хемиун тяжело дышал, Руи налил воды из затененного кувшина.
— Где же носильщики? — после приветствия спросил удивленно Руи.
— Отослал... Надо же испытать тяжесть подъема, — смеясь, ответил чати.
Укладчики продолжали работать после поклонов, знали — князь не любил, когда при нем прерывали работу. Хемиун с удовольствием наблюдал за ними. Здесь были постоянные мастера, работавшие много лет. Приятно смотреть на ловкость и сноровку без суеты, которые даются умным распорядком, отбором лучших приемов работы. Сидя у края уже небольшой площадки, Хемиун глянул вниз. Там у длинной насыпи, напоминающей чудовищный хвост рукотворной горы, суетились мелкие насекомые, но он-то знал, что это работают люди.
— Мы, великий господин, уже четвертый слой камня укладываем без насыпи рычагами и канатами. Решили не наращивать насыпь, осталось немного — слоев восемь-десять. Как-нибудь обойдемся.
Хемиун посмотрел вниз и ужаснулся от мысли наращивать этот хвост.
— Хорошо сделали. Сам знаешь, Руи, сколько надо людей, земли, кирпичей, чтобы поднять насыпь. — После раздумья посоветовал: — Для опоры рычагов сделай коротенькую насыпь, у ступеней для подъема отбери людей посильнее и половчее.
— Скоро и эту насыпь будем убирать. Наши укладчики такие сноровистые и с сильными руками, что и не сыщешь, да и догадкой боги не оскудили. — Он радостно улыбнулся. — Вершина совсем близко, и начнем одевать нашу Ахет Хуфу в праздничный наряд. Думаю, через неделю будем поднимать облицовочные плиты.
Хемиун посмотрел на довольное лицо Руи и тоже ощущал довольство. Самое трудное сделано, облицовка не так трудна, как кладка. Отдыхая на свежем ветерке, он смотрел, как шлифовали грани камнями и сырым песком, поворачивали и двигали глыбы рычагами, подкладывая под них медные листы, чтобы не сбить ребра. Готовую глыбу на катках продвигали к месту, где ей предстоит быть вечно. Любо смотреть, как мастера, не делая лишних движений, работали почти молча и глыбы точно занимали свое место. Умные эти шлифовальщики и укладчики. На них держалась все кладка, неумейка легко может скосить. А эти неукоснительно выполняли все указания по сложным перемещениям в плане внутри пирамиды. А сколько сами придумывали для облегчения и быстроты работы, чтобы слои не сбивались вкривь! И с зодчим Руи повезло. Тот и бог творчества Птах не поскупились на дары этой голове. Этими всеми людьми чати дорожил и часто награждал.
Между тем к установленной глыбе подошел Руи с большим деревянным угольником, и молодой рабочий приставил его к глыбе. Оба склонились, внимательно всматриваясь в линию соприкосновения. Подошел к ним и Хемиун и тоже склонился. Он отметил необыкновенную точность установки без просветов. Глыба стояла строго вертикально. Руи указал на помощника, скромно стоящего с угольником в больших сильных
