приличной гостиницы: светлый плащ с портфелем «атташе».
Светлый плащ оглянулся по сторонам, вдохнул полной грудью пропитанный автомобильной гарью воздух Мэдисонавеню и, взглянув на часы, направился к выстроившимся у подъезда такси.
Водитель первой машины полулежал на капоте своего «форда», опираясь щекой о выгнутую лебедем кисть. Заметив приближающегося клиента, он драматическим жестом отгородился от каких бы то ни было просьб:
– Я никуда не еду. Я отдыхаю…
– Моя машина занята, – сказал другой, смуглый кэбби, на голове у которого красовалась огромная кепка.
Когда я подъехал поближе, светлый плащ упрашивал следующего таксиста:
– Пожалуйста, отвезите меня на автовокзал. Я так спешу, я был бы вам так признателен…
– Нет, мистер: мы обслуживаем только иностранных туристов.
Отверженный уже тремя водилами, пассажир с нервическим смешком в голосе обратился ко мне:
– А ты, интересно, кого обслуживаешь?
– Всех, – кротко сказал я.
4.
На автовокзале пятеро черных подростков поджидали «большой кэб», чтобы ехать в отель «Мэдисон»: из всех нью-йоркских такси только в чекере позволяется возить пятерых пассажиров. Сошедшие с ночного автобуса мальчишки и девчонки выглядели сонными, помятыми, но одна – худющая, большеротая, казалось, только закончила собираться на бал. И блузка на ней – ослепительная, и юбчонка – невероятно пышная, и вся жизнь вокруг – праздник!
Хотя подружки на нее косились, к вещам, которые все укладывали в багажник, принцесса эта не притронулась, забралась на переднее сиденье и, даже сидя – «танцует»! И плечи ее движутся, и руки движутся: «Ну-ка, где тут у тебя радио?».
Чтобы не выглядеть круглым дураком (невозможно было ею не любоваться), напускаю на себя мрачность:
– Не бывает, – говорю, – в гаражных кэбах радио.
– Как же ты живешь без музыки?
Девчонки на нее откровенно злятся, а парни – не сводят глаз:
– А в какое ты ходишь «диско»? – кокетничает она с таксистом.
– Кэбби не шастают по «диско», – цежу я сквозь свои ненадежные, «временные» зубы: – мы много работаем…
Бесенята в глазах исчезли и, подавляя нарочитый зевок, она уже совершенно иным тоном, как бы засыпая от невыносимой скуки, которую я на нее навеял, переключается на ту единственную тему, которую зануда-таксист способен поддержать в разговоре:
– Ну, как поживает Люси?
– Что еще за «Люси»?
– Твоя жена!
И будто я уже ответил про жену:
– Как детишки?
– Тихий ужас! – говорю. – Можешь себе представить: примерно такие, как ты.
Рот до ушей, довольна! С трудом, по слогам читает по синей карточке:
– Vla-di-mir? Это имя или фамилия?
– Имя.
– Красивое… Терпеть не могу всех этих Томов, Клифов, Сэмов. Надоели! – Зыркнула в зеркало заднего вида, проверяя реакцию мальчишек и опять ерзает: что бы еще придумать?
– Ты из России?
– Угу.
– Еврей?
– Угу.
– Слушай, а что там, в России, живут только одни евреи?
Я подавился воздухом.
– Сэр! – всполошились мальчишки. – Она ничего такого не хотела сказать!
– В прошлый раз, сэр, когда мы были в Нью-Йорке, нас из аэропорта тоже вез еврей из России…
Поняв, что надо мной не смеются, я отвечаю примирительным тоном.
– Не знаю: таксистов из России в Нью-Йорке я что-то пока не встречал…
5.
Очередь желтых машин у отеля «Мэдисон» за время моего отсутствия не двинулась с места. На капоте первого кэба в той же томной позе возлежал все тот же таксист. Двое других: смуглый водитель в большой кепке и тщедушный, маленький, с остриженной ежиком седой головой курили, прислонившись к стене. Перед ними стояли две пожилые дамы и почтительно слушали:
– Все эти машины возле гостиницы вызваны по специальным заказам, – растолковывал провинциалкам нью-йоркские порядки кэбби в кепке. – Вон там, на углу, – он указал пальцем, – нужно ловить такси.
Дамы поблагодарили доброхота за разъяснения и, понурясь, побрели на угол…
– Почему ты не хочешь отвезти их туда, куда им нужно? – спросил я.
– Потому что я жду уже больше часу! – с раздражением отвечал мне кэбби.
– Ждешь – чего?
Но на этот вопрос ответа не последовало… К подъезду отеля подкатил чекер, и рослый негр в красной рубашке, в небесно-голубых брюках (яркие цвета одежды выдавали в нем островитянина – с Джамайки? Тринидада? Гаити?) принялся вместе со швейцаром разгружать чемоданы. Пассажир, сутулый хасид, расплатился и засеменил к входу.
Проводив его взглядом, негр ссутулился, покрутил возле шоколадных своих щек указательными пальцами: будто наматывал на них локоны волос, и у него – выросли невидимые пейсы!.. В руках у негра появилась зеленая бумажка, и он изобразил целую пантомиму: «Как жадный еврей расплачивается с таксистом». Единственная, сложенная пополам купюра, которую он все пересчитывал и пересчитывал без конца, превратилась в пухлую пачку; «еврей» пугался тянувшихся к нему чужих наглых рук, защищал от них свое богатство, – прохожие останавливались и смеялись, так это было талантливо! А «еврей» между тем все скаредничал, торговался, страдал, так больно было ему расставаться с деньгами, и, наконец, оторвав их от себя, словно часть души, уплатил самому себе и снова стал самим собой – завоевателем Нью-Йорка, черным эмигрантом-кэбби!
Негр поднял над головой – чтоб все видели! – двадцатидолларовую ассигнацию, звонко чмокнул изображенного на ней президента Джексона и провозгласил перед всей Мэдисон-авеню, почему он покинул свой чудесный остров в Тихом океане и оказался здесь, в Америке:
– I LOVE MONEY!*
Насладившись эффектом, кэбби вскочил в свой чекер и, лихо отогнав его задним ходом в конец квартала, пристроился в хвосте очереди. То ли с грустью, то ли с завистью водитель в кепке подвел итог:
– «Кеннеди»!..
– Чем вы все здесь, под гостиницей, занимаетесь? – спросил я, обращаясь к Кепке и Ежику, но они промолчали.
– А вот это уже свинство! Что за манера: не отвечать, когда к вам обращаются! – возмутился я и вздрогнул, услышав русскую речь:
– Если ты хател са мной пагаварит, зачем ты гавариш по-английский? – укоризненно сказал таксист в кепке.
– Откуда же я мог знать, что ты русский?
– Я не русский…
Теперь, по акценту его речи, я догадался, что он – из Грузии и что на нем типичная грузинская кепка:
– Ты грузин?
