столб с орлом на верхушке. Птичка была явным мутантом, она гордо раззявила клювы на двух головах, одной башкой поглядывая на запад, второй – на восток. Мутантный орёл сидел на колу, щёлкая клювами на своих, задирая хвост на чужих, и хищную силу его веско поддерживала шеренга красиво камуфлированных солдат.
И от этого строя прямо к нарушителям государственной границы шагал до оскомины знакомый сотрудник МВД. Он ещё издали приложил руку к козырьку парадной фуражки, готовясь представляться, хотя начальство, как известно, в представлении не нуждается, начальство нужно знать в лицо.
Юра как замороженный полез в бумажник, где сиротливо ютилась последняя сотенка. Синюхов что-то говорил, стоя с приставленной к виску ладонью, словно собирался застрелиться разом из пяти пальцев. Юра не слышал, что ему говорят, помрачённого рассудка достигли лишь последние слова:
– …командующий парадом генерал-полковник Синюхов!
Синюхов оторвал ладонь от козырька и вытянулся во фрунт.
– Здравствуйте, – растерянно сказал Юра.
– Здрав, жлав, гав-гав! – слаженно проскандировал строй.
Оркестр грянул встречный марш.
– Не ожидал вас здесь встретить…
– Ура! Ура! Ура!!!
Юра стоял возле своего катка с нелепо протянутой сотнягой, а генерал-полковник Синюхов уже говорил речь, обращаясь не то к путешественникам, не то к воинским шеренгам. Мелькали по-нехорошему знакомые слова: ограниченный контингент, интернациональный долг, лучшие из лучших. Оркестр грянул «Прощание славянки», шлагбаум пополз вверх. Теперь в небо смотрели два полосатых столба: один с птицей, второй покуда – без.
– Так я могу ехать? – глупо спросил Юра.
– Разумеется!
– И сто рублей не возьмёте?
– Какие могут быть деньги в такую минуту? Оставьте на память.
Каток медленно въехал на мост. Сводный хор в сопровождении оркестра и многократного горного эха провожал уезжающих строевой песней:
– Не нравится мне эта песня и вообще всё происходящее не нравится, – сформулировал Юра своё мнение.
– Мне тоже не нравится, – согласился Богородица. – Песня у них хоть и громкая, а не воодушевляет. Поэтому их через мост и не пускают. А мы свою споём, народную.
И Богородица запел вполголоса, но решительно, словно подпольщик на конспиративной квартире:
– Поёшь-то ты хорошо, а едем мы куда? – впервые усомнился Юра в правильности выбранного пути. – Неохота мне ни контингентом быть, ни ограниченным. Боюсь, не сыщем мы на этом пути правды.
– Ты же сам говорил: Земля – круглая. Был бы путь прям, а правда всюду сыщется. Главное, знать зачем едешь и чтобы грех на сторону не кренил. А синюховское напутствие – чёрта ли в нём? – не бери в голову. Асфальтовый каток – единственный вид бронетехники, который не вызывает у нормальных людей желания взяться за гранатомёт. Так что рули прямо, а там – прорвёмся!
Глава 12
Вместо эпилога
Жили были два гуся,
Вот и сказочка вам вся.
Плохо не знать географии. Вот так едешь, горя не знаешь, а потом на пути оказывается океан, и всё – закончен поход, хотя океан и не Тихий, а Индийский. Он и поменьше и помельче (Марианская впадина, если автору не изменяет плохое знание географии, тоже в Тихом океане), но от этого не легче. На катке даже захудалого моря не форсируешь, не то что океан. Стой на бережку, чеши башку и решай, как дальше быть.
Тихий вечер опустился на долину Ганга. Издалека, под заливистые звуки гармошки доносилась народная песня: «Эх шудра я, Брахмапутра моя!» Индийский океан собачонкою свернулся у самых ног, льстя себя надеждою омыть кирзачи пришельцев.
Юра и Богородица сидели на хрустком ракушечнике, задумчиво глядя в сторону сказочного острова Ланки. Неподалёку расположился темнолицый йог. Он сидел в позе лотоса, невидящие глаза смотрели сквозь путешественников.
– Ты не беспокойся, – сказал ему Юра. – Мы сапоги в океане мыть не станем, мы же не юнцы зелёные, мы понимаем, что природу беречь надо.
– Скажите это на санскрите, и вы услышите правду! – произнёс темнолицый знакомым голосом.
– Ба, земляк! – обрадовался Юра. – Не пропал, значит! А я о тебе беспокоился!
Йог не ответил, снова уйдя в созерцание астрала.
– Зачем беспокоиться, я же говорил, что он не пропадёт, – тихо попенял Богородица. – Русский человек, ежели знает, куда ему надо, никогда с пути не собьётся. Петли может класть хуже зайца по первой пороше, но до места всегда доберётся.
– А я вот до Москвы не доехал, – вздохнул Юра. – Что же я теперь, не русский?
– Русский, это уж точно. Только делать тебе в Москве нечего, потому и не доехал. С братом ты повидался, у матери погостил, а всё остальное уже и неважно.
– Я слово дал назад не поворачивать, пока Москвы не увижу.
– Слово – это серьёзно, – согласился Богородица. – Помочь бы тебе, а как?
– Чего спрашиваешь? Ты же всемогущий…
– Всемогущий-то всемогущий, а прикинь, если океан засыпать или Москву сюда перетащить, от такого всемогущества, знаешь, сколько вреда получится? Так что думать никогда не вредно, особенно всемогущему.
Богородица задумался глубоко, словно впал в нирвану заодно с любителем санскрита. Юра сидел, насвистывал что-то народное.
– Говоришь, слово дал не поворачивать? – спросил очнувшийся Богородица. – Так и не поворачивай. Я каток разверну, а ты прямо поедешь, к дому…
– А ведь это выход, – признал Юра. – Жаль, Москвы так и не повидал.
В джунглях что-то затрещало, и тяжеловесный слон, неся на холке невозмутимого индуса, выступил на берег. Следом, исходя на лай, бежала маленькая белая собачонка. Ежесекундно рискуя попасть под тяжеловесную ногу, она наскакивала на слона и тявкала, хрипела, заливалась!
– Ну что, – сказал Богородица, – поглядеть хотел? Гляди, вот тебе: слон и Моськва.
– Какая же это Моськва? – весело сказал Юра. – Это моя Любанька. Ишь ты, в какую даль за хозяином примотала!
Следом на Любанькой из непроходимой чащи танцующей походкой вышла повзрослевшая четырнадцатилетняя Надька.
– Привет, пап, – сказала она. – Вот ты где. Накатался? Тогда давай к дому, у мамы обед стынет.
И всё сразу стало просто, ясно и понятно.
– Манёк, заводи! – крикнул Юра, вскакивая на ноги.
Богородица споро развернул каток, выводя его на широкую, единственно верную дорогу, ведущую к дому, а поскольку слово «заводи» всякие значения имеет, то и песню завёл, народную, как полагается в начале пути:
Юра уселся на водительское место, положил привычные руки на
