Юра залпом допил компот и, не попрощавшись, выскочил из столовой. Самые его худшие предчувствия оправдались в ту же минуту. Возле катка терпеливо курил милиционер.
– Младший лейтенант Синюхов! – козырнул он. – Что ж вы, товарищ водитель, под самым знаком машину поставили…
Сотни было смертельно жалко, и Юра пошёл нахрапом.
– Ко мне этот знак не относится, – заявил он и, предупреждая ответную реплику, быстро добавил: – У меня спецтранспорт. Асфальтировать площадку будем. Сейчас асфальт привезут, и начнём.
– Зачем тут асфальтировать? – изумился младший лейтенант.
– Вот уж не знаю. Моё дело собачье: прокукарекал, а там хоть не рассветай. Прикажут грядки асфальтировать, придётся бабам морковку на асфальте садить. Может, они тут стоянку хотят делать, платную…
– Не было никакой информации о новых стоянках, – произнёс Синюхов. – Что-то вы мудрите, товарищ водитель. Но ничего, я это проверю.
– Проверяйте, – разрешил Юра и, окончательно зарвавшись, добавил с хамской улыбочкой: – А вас, товарищ Синюхов, я поздравляю с понижением.
– Каким ещё понижением?! – взвился милиционер. – Не было никакого понижения!
– Как же не было? Сержантом вы каким были? Старшим. А лейтенантом стали младшим. Это вам каждый скажет, что попасть из старших в младшие означает понижение в должности. Как говорится, лучше быть первым в сержантах, чем последним в лейтенантах.
– Шутите? – догадался Синюхов. – Я тоже шутить умею. Так что до скорого, гражданин Неумалихин! Боюсь, что мы ещё встретимся… с вашим-то отношением к правилам дорожного движения.
«Хрена мы с тобой встретимся! – бормотал Юра, выжимая из катка все доступные ему километры. – Завтра я в Новгородской области буду, там другая власть, другие менты. Не достанешь, ручонки коротки!»
Настроение улучшалось с каждой минутой, спасённая сотня благодарно нежилась в нагрудном кармане.
И Юра запел, громко и бесшабашно, ничуть не беспокоясь, что могут подумать о нём встречные:
Не всё спетое было понятно трезвому Юриному разуму, но главное в народной песне не понимать, а петь:
Глава 3
Попутчик
Богородица, дево, радуйся!
Человек стоял у дороги. Стоял с протянутой рукой, чем-то напоминая нищего, тем более, что держал её ладонью вверх, словно просил чего, а не перегораживал путь едущим. Сплошной поток машин просвистывал мимо, никто даже не пытался притормозить. Автостопщики знают что чем крупнее дорога, тем сложнее поймать на ней попутку. Молодого парнишку, хиппующего студентика, ещё подберут, а остальных – нет. Голосующую девушку на трассе с полной уверенностью считают дорожной проституткой, а человеку в возрасте просто предоставляют возможность пропадать. Здесь всем некогда, во всяком случае, не до ближнего своего, который промелькнёт с протянутой рукой и мгновенно станет дальним. Вроде бы и не велики скорости на главной дороге страны, всюду мешаются ограничительные знаки и сторожат добычу бдительные коллеги младшего лейтенанта Синюхова, но плотность потока такова, что ради одинокого путника не станет тормозить никто. Пеший автомобильному не друг, не товарищ и не брат.
Начал накрапывать дождь, словно сама природа не хотела, чтобы ладонь просящего оставалась пустой.
Юра, скрипевший вальцами по самой обочине, высунулся из кабины и крикнул:
– Далеко тебе?
– Туда!.. – голосующий махнул рукой в направлении горизонта.
– Дотуда подвезу, – усмехнулся Юра. – Садись, не мокни.
Обычно рабочие, спасаясь от ливня, запрыгивали в каток на ходу, в последнюю секунду выдергивая ногу из-под накатывающего вальца. Запрещалось такое категорически, и каждый месяц бригада расписывалась, что знает о запрещении, но всё равно все прыгали. По негласному мнению русского человека, правила техники безопасности придуманы специально, чтобы их нарушать. Но ради попутчика Юра остановил каток и даже дверь сам открыл, словно перед важным барином. Откуда свежему человеку знать, как открываются двери у асфальтового катка? Может, свежий человек впервые видит вблизи чудо дорожно-ремонтной техники. Для пролетающего автомобилиста каток лишь помеха на пути, выставленная злыми дорожниками специально, чтобы не дать ему, автомобилисту, мчаться в своё удовольствие. Вон в цивилизованных странах дорожным мастодонтам днём на трассе и показаться нельзя, замену дорожного покрытия проводят ночью, втихаря, словно есть в переодевании дороги нечто постыдное. Вот и спрашивается, где простой гражданин может научиться впрыгивать в кабину катка за секунду до того, как нога его обратится в тонко раскатанный блин.
Попутчик влез в кабину не спеша, повозился, устраиваясь на пружинном сиденье. Было ему с виду лет пятьдесят, двухнедельная седоватая щетина густо покрывала щёки, лицо, измятое морщинами и покрытое сетью склеротических жилок, намекало на бурную молодость и известную слабость, которая в иных странах считается пороком или болезнью. Собой попутчик был невысок, хотя и плотен – этакий боровичок с червоточинкой. Старенький костюмчик, купленный в далёкие лучшие годы, был старательно почищен, возможно, специально перед выходом на трассу. Буквально всё во внешности встречного заявляло, что человек он лишний, а на автотрассе и вовсе посторонний, так что никто его не подберёт, не подвезёт и даже взглядом не удостоит.
Впрочем, несмотря на цвет лица, попутчик оказался трезв. Трезв до прозрачности, стерильно трезв… Такими трезвыми никогда не бывают люди непьющие, только алкоголик, испытавший все прелести запоев и белой горячки, может протрезветь настолько полно. Чудилось, человек сейчас засветится изнутри и скажет что-нибудь возвышенное.
– Спасибо, – сказал человек. – Я уже два часа стою, а они всё едут. Куда, зачем – непонятно…
– По делам едут, – со знанием дела произнёс Юра.
– Это верно… – Попутчик помолчал, а потом произнёс нерешительно: – Простите, можно мне с вами посоветоваться? Совет мне нужен.
– Валяй, советуйся, – опрометчиво разрешил Юра. Слишком уж хорошо было на душе, весело при мысли, как облапошил младшего лейтенанта и ускользнул от него ненаказанным.
– Дело в том, что я Богородица, – признался попутчик, потерев небритую щёку. – И вот я хотел спросить, мне Христа родить сейчас или обождать ещё немного?
Юра искоса поглядел на собеседника. Тот был совершенно серьёзен, судя по всему, вопрос о рождестве Христовом волновал его весьма сильно.
«Валяй, прямо здесь рожай, в кабине!» – хотел сказать Юра, но что-то удержало его от бесшабашной фразы. Незачем ставить человека в дурацкое положение, даже если он сам туда влез. Человек волен выставлять себя на посмешище, но не всегда следует над ним смеяться. Впрочем, можно и поязвить слегка, понасмехаться не зло, но едко, чтобы в следующий раз у встречного не возникало охоты развлекаться подобным образом.
– Я бы погодил, – раздумчиво сказал Юра. – А то родишь ты младенца, его надо будет титькой кормить, а у тебя её и нет! Пропадёт младенец-то, и вместо второго пришествия опять получится сплошное безобразие.
– Я об этом как-то не подумал, – признался несостоявшийся богородец, – а ведь это – довод. У меня, вообще-то, другие мысли были, но это тоже довод, да… Я действительно пока обожду.
Сказано это было так серьёзно, что Юру обожгло стыдом. Смеяться можно над глупцом, но нельзя над больным и калекою – неважно, телом он повреждён или разумом. Русские люди это всегда понимали, а если родовитые баре и держали при себе дурачков и шутов, так на то они и есть родовитые баре – люди только
