бесполезна. Китай смеялся над блокадой его берегов, он даже приветствовал вторжение! В его огромной пасти было довольно места для всех полчищ земного шара, какие он мог выслать. А тем временем поток желтой расы продолжал изливаться и затоплял Азию. Китай хохотал, читая в своих журналах ученые рассуждения рассеянных западных специалистов.
Но был один ученый муж, которого Китай не оценил — Якобус Ланингдэл. Он даже в сущности не был специалистом — разве что в очень широком смысле. Первоначально Якобус Ланингдэл был исследователем — до того времени весьма малоизвестным преподавателем, работавшим в Департаменте Народного здравоохранения в Нью-Йорке. Голова у Якобуса Ленингдэла была такая же, как всякая другая голова, но в этой голове родилась идея. И этой голове хватило ума держать свою идею в тайне. Он не стал писать статей для журналов, а вместо того попросил отпуск. 19 сентября 1975 года он прибыл в Вашингтон. Был вечер, но он проследовал прямо в Белый Дом, где ему была назначена аудиенция у президента. Он заперся с президентом Мейером на три часа. О том, что между ними происходило, мир узнал лишь спустя долгое время; а в то время мир вовсе не интересовался Якобусом Ланингдэлом. На следующий день президент созвал кабинет. На заседании присутствовал и Якобус Ланингдэл. Заседание было тайное. Но в этот же самый вечер Руфус Каудери, статс-секретарь по иностранным делам, покинул Вашингтон и ранним утром на следующий день отплыл в Англию. Тайна, которую он увозил с собою, получила огласку, но только среди глав правительств. Вероятно, только полдюжины человек в стране знали, какая мысль родилась в голове Якобуса Ланингдэла. Вскоре после этого в доках, арсеналах и на верфях закипела усердная работа. Народы Франции и Австрии подозрительно насторожились, но правительства так искренне призывали их к спокойствию, что они с доверием отнеслись к идущим полным ходом таинственным приготовлениям.
Это была Эпоха Великого Перемирия. Каждая страна торжественно обязалась не воевать ни с какой другой страной. Первым определенным шагом была постепенная мобилизация армий: России, Германии, Австрии, Италии, Греции и Турции. Затем началось движение на Восток. Все дороги, ведшие в Азию, были забиты воинскими поездами. Местом назначения был Китай — вот все, что было известно. Спустя немного времени началось великое движение по морю. Эскадры военных судов отправлялись из каждой страны. Флот шел за флотом, и все они направлялись к берегам Китая. Нации опустошили свои верфи. Они отправляли свои таможенные катера, почтовые суда, плавучие маяки. Они отправляли все до последнего устарелые крейсеры и броненосцы. Не довольствуясь этим, они взялись за торговый флот. По свидетельству статистики, 58 640 коммерческих пароходов, оснащенных прожекторами и скорострельными пушками, были отправлены разными народами в Китай.
А Китай улыбался и ждал. На его сухопутной границе сосредоточились миллионы солдат из Европы. Китай мобилизовал пятикратное число миллионов своей милиции и ждал вторжения. То же самое он сделал и на своем морском побережье. Но Китай был сбит с толку. После всех колоссальных приготовлений вторжения не последовало. Китай ничего не понимал! На великой сибирской границе все было спокойно. Ни города, ни деревни побережья не подверглись даже бомбардировке. Ни разу в истории мир не видел такого мощного собрания военных флотов. Флоты всего мира находились здесь; днем и ночью многотонные броненосцы бороздили волны у берегов Китая — и ничего не случалось! Не делалось даже никаких попыток. Неужели они надеются заставить Китай выползти из своей раковины? Китай улыбался. Неужели они надеются уморить его, взять голодом? Китай опять улыбался.
Но первого мая 1976 года всякий, кто мог находиться в столице империи — Пекине, с его одиннадцатимиллионным населением, — наблюдал бы любопытное зрелище. Он увидел бы, что улицы кишат болтливыми желтокожими зрителями, что каждая голова с косой запрокинута назад, и все косые глаза устремлены в небо. Высоко в небесной синеве увидел бы он крошечную черную точку, в которой по ее странным движениям он угадал бы воздушный корабль. С этих воздушных кораблей, летавших над городом, падали снаряды — странные, безобидные снаряды, трубочки из хрупкого стекла, которые разлетались на тысячи осколков, падая на улицы и крыши. Ничего не было смертоносного в этих стеклянных трубочках. Ничего страшного не происходило, не было даже взрывов. Правда, три китайца были убиты трубками, упавшими им прямо на голову с огромной высоты; но что такое три человека перед ростом рождений в двадцать миллионов? Одна трубка отвесно упала в рыбный пруд в саду и не разбилась. Хозяин дома выловил ее из воды. Он не решился сам вскрыть ее, но в сопровождении своих друзей и окружении толпы, которая все росла, он отнес таинственную трубку участковому магистру. Последний оказался храбрым человеком. У всех на глазах он разбил трубку ударом своего медного чубука. Ничего особенного не случилось! Тем, кто стоял в непосредственной близости, показалось, что из трубки вылетело несколько комаров. И это было все! Толпа залилась смехом и разошлась.
Не только Пекин, весь Китай был бомбардирован стеклянными трубочками. Крохотные аэропланы, поднимавшиеся с военных судов, имели на борту только двух человек, они кружились над городами, местечками и деревнями, причем один управлял машиной, а другой разбрасывал стеклянные трубочки.
Если бы спустя шесть недель тот же наблюдатель опять появился в Пекине, он тщетно стал бы искать его одиннадцать миллионов жителей. Он нашел бы несколько сот тысяч, трупы которых гнили в домах и на опустелых улицах, и были навалены высокими кучами на покинутых погребальных дрогах. Остальных же ему пришлось бы искать по большим и проселочным дорогам империи. Он увидел бы, что не всем удалось бежать из зараженного чумой Пекина; по их следам, по сотням тысяч непогребенных трупов, валяющихся на дорогах, он мог бы отметить направление их бегства. То же самое, что делалось в Пекине, происходило и во всех городах, местечках и селах империи. Всех их настигла чума и мор. Не один мор, и не два; десятки эпидемий. Все страшные формы неизлечимых болезней свирепствовали в стране китайской. Правительство слишком поздно поняло смысл колоссальных приготовлений: перевозки мировых армий, полетов крохотных воздушных кораблей и дождя стеклянных трубочек. Воззвания правительства были ни к чему. Они не могли остановить одиннадцать миллионов запуганных мором, несчастных людей, бежавших из Пекина и разносивших болезни по всей стране. Врачи и чины санитарного надзора умирали на своих постах; всепобеждающая смерть смеялась над декретами императора и Ли-Танг-Фвунга. Она посмеялась и над ним самим.
Ли-Танг-Фвунг умер на вторую неделю, а император, прятавшийся в летнем дворце, скончался в четвертую неделю моровой язвы.
Будь одна только эпидемия, Китай мог бы бороться с нею. Но от десятков болезней не могло быть в безопасности ни одно живое существо. Человек, уцелевший от оспы, умирал от скарлатины. Человека, невосприимчивого к желтой лихорадке, уносила в могилу холера. А если он не боялся холеры, то его уносила Черная Смерть — бубонная чума. Ибо бактерии, микробы и бациллы всех этих болезней, взращенных в лабораториях Запада, обрушились на Китай вместе с градом стеклянных пробирок.
Государственная организация рушилась. Правительство распалось. Декреты и воззвания были бесполезны, раз люди, составляющие и подписывавшие их, через минуту после этого умирали. Обезумевшие миллионы, гонимые смертью, не могли остановиться и никого не слушали. Они бежали из городов, заражая деревни и разнося с собой болезни. Наступило жаркое лето — Якобус Ланингдэл хитро рассчитал время, — и мор свирепствовал повсюду. О многом из того, что происходило, приходилось догадываться, о многом пришлось узнать из рассказов горстки людей, переживших это страшное время. Несчастные люди миллионами скитались по империи. Огромная армия, собранная Китаем на границе, растаяла. Запасы сельских хозяев были разграблены, а новых хлебов не сеяли. Хлеб, уже засеянный, остался без уборки, ибо некому было убирать его. Всего ужаснее, пожалуй, было бегство людей. В нем участвовали многие миллионы, бросившиеся к границам империи, где их останавливали и поворачивали вспять колоссальные армии Запада. Избиение обезумевших полчищ на границах приняло чудовищные размеры. Сторожевая линия Запада отодвигалась на двадцать — тридцать миль, чтобы избежать заразы от бесчисленных мертвецов.
Однажды чума прорвала фронт и начала свирепствовать среди германских и австрийских солдат, охранявших границы Туркестана. На такой случай заранее были сделаны приготовления. И хотя шестьдесят тысяч европейских солдат погибло, но международный корпус врачей изолировал заразу и отогнал ее назад. Во время этой борьбы родилась мысль, что появился новый микроб эпидемии, что каким-то образом между микробами чумы произошла помесь, давшая начало новому и страшно ядовитому микробу. Существование этого микроба первым заподозрил Вомберг, который заразился им и умер. Позднее его выделили и изучали Стивене, Газенфельд, Норман и Ландерс.
Таково было беспримерное нашествие на Китай. Положение миллиарда людей сделалось безвыходным.
