являлась слишком большой ценностью, чтобы ктото из мужчин мог владеть ею единолично. Они дали страннику из иного мира все, чего он обычно добивался силой, — но до чего же ничтожными оказались их дары! Разумеется, если не считать Сейры…
И за все полученное надо было платить: за гнусную кашу из грибов и мха, за лохмотья, пережившие своего прежнего хозяина, за оружие — самодельное и то, которое отняли у кэшей, за робкие объятия Сейры… Плату требовали вовсе не люди Ньюстарда, не их бородатый вождь, не его помощники — плату взимали обстоятельства. А были они — хуже не придумаешь.
Вперив взгляд в вечные пещерные сумерки, Блейд вспоминал, листая память, как книгу в тысячу страниц. Нет, сейчас он не думал о нефритовых горах Ката, о прекрасной Меотиде, о могучих лесах Талзаны или Иглстаза, о сияющем великолепии катразского океана, о Таллахе, зеленом острове среди бирюзовых вод… Он перебирал иные реальности, не столь приятные для взора, слуха и прочих чувств, желая выяснить лишь одно: было ли в самом деле где-то хуже.
В Берглионе он замерзал на ледяной равнине, в Сарме едва не погиб от жажды в пылающих зноем песках, в Джедде подхватил чуму, в Уркхе скитался с племенем волосатых питекантропов, в Азалте попал в руки местной контрразведки, в Брегге еле выбрался из радиоактивной пустыни, в Киртане… Впрочем, можно ли сравнивать! Льды, пески, болезни и раны, пули и каменные топоры, бегство и погони — все это составляло частицу нормального мира, в котором на каждую пустыню приходится лес, на пулю — граната, на топор -другой топор, на отступление — атака. В конце концов, в тех нормальных мирах дули ветры, светило солнце, по небу плыли облака и можно было дышать чистым воздухом!
Но тут, в этой проклятой клоаке!..
Блейд стиснул кулаки, запрокинул голову и, раздувая ноздри, принюхался к затхлому смраду подземелья. Тут пахло мочой и экскрементами, воняло потом от сотен давно не мытых человеческих тел, несло кислятиной от посуды с остатками грибного варева, а сами грибы, еще не пошедшие в котел, благоухали тухлым яйцом и гниющей мертвечиной. Немудрено! И трупы, и фекалии, и остатки пищи валили прямо под них — в качестве естественного удобрения, служившего основой местного сельскохозяйственного производства.
В какую же дьявольскую дыру его занесло!
Впрочем, запахи странника уже не смущали; он пробыл тут около четырех суток по земному времени, и обоняние успело притупиться. Он уже не раз отведал и мерзких грибов, и не менее гнусного лишайника, и даже суп из многоножек — один из самых больших деликатесов местной кухни; он уже почти забыл, как пахнет кусок жареного мяса. Он спал с блохами и с женщиной, которая наградила его этим сокровищем; он удобрял собственными испражнениями проклятые грибы, носил грязное рванье, содранное с погибшего, и уже не мечтал ни о мытье, ни о чистой смене белья. Словом, он привык, адаптировался — с той же стремительностью, с которой всегда обживал новый мир.
Даже такой невыразимо мерзостный и безысходный, как этот!
Что ж, размышлял Блейд, мироздание держится на равновесии между добром и злом, между хорошим и плохим. На каждый добрый ломоть мяса приходится свой кусок дерьма, на каждого благородного джентльмена — негодяй, на каждую красавицу — дурнушка. Вероятно, этот крысиный лабиринт уготован ему в качестве воздаяния за счастье и славу, подаренные в иных местах, гораздо более приятных… За Меотиду, за Талзану, за Таллах! За миры, в которых он сладко ел и вкусно пил, где был чист и ухожен, где его любили женщины, имевшие обыкновение мыться хотя бы раз в трое суток!
Проклятая дыра!
Появившись здесь, совладав с первым ошеломлением, он начал осторожные расспросы. Не составило труда выяснить, что он находится на территории анклава Ньюстард и что где-то есть другие подземные поселения, такие же скопища крысиных нор, окруженные безжалостным врагом. Но никаких сведений о поверхности он получить не сумел, что было поистине удивительно! Более того, он даже не знал, как аборигены называют свой мир. Похоже, вонючие щели, в которых они прятались от кэшей и других неприятных сюрпризов, просто не имели общего названия — возможно потому, что были его недостойны. Имя всегда в некотором роде символ гордости — а чем тут можно было гордиться? Самодельными базуками и плантациями грибов, напоминавших огромные поганки?
Вначале Блейд собирался назвать эту реальность Аннейм — Безымянной, но потом это звучное слово показалось ему неподходящим. Сейчас, пробыв тут четыре дня, отмеренных по клепсидре Джаки, он думал о месте своей очередной командировки как о дыре — о дьявольской дыре. Дыре с большой буквы. И самое печальное заключалось в том, что ему предстояло прозябать тут, месяц или два, без всякой надежды на скорое возвращение! В недавних своих странствиях он был снаряжен куда лучше и мог пользоваться если уж не телепортатором, так спейсером — причем любое из этих устройств годилось для подачи сигнала аварийного возврата. И он бы подал этот сигнал в первые же часы, если б имел такую возможность! Подал бы — и отступил, несмотря на дьявольское самомнение, на все свои понятия о долге и чести! Позорно сбежать из постели женщины, с поля битвы, даже из преисподней — но Дыра не была преисподней. Вернее, она не столько походила на ад, сколько на заваленный нечистотами унитаз, над которым чья-то рука время от времени дергала цепочку. И Блейд знал, что ему предстоит просидеть в сем нужнике до тех пор, пока лорд Лейтон не соизволит его вытащить.
Что еще он мог сделать? Притащить его светлости одно из смертоубийственных орудий, которых в этом мире вполне хватало? Бластер, супервзрывчатку или баллон с ядовитым газом, которым травили местных обитателей? Ну, это как повезет… Во всяком случав, он не рискнул бы телепортировать Лейтону что-то подобное, даже располагая необходимыми техническими средствами. Страшно подумать, что произойдет, если бомба взорвется в приемной камере Малыша Тила, уничтожив заодно и компьютер! Для Блейда это было бы концом; он навсегда застрял бы в Дыре, без всяких перспектив на возвращение.
Нет, он даже не станет пытаться перетащить в свой мир оружие! Вообще ничего — кроме собственной драгоценной особы! Он высидит здесь положенный срок, отбудет его, как каторжник в Ботани Бей, и вернется. Вот и все!
Блейд встал, потягиваясь, потирая ягодицы, занемевшие от сиденья на жестком камне. Итак, что его ждет? Рагу из грибов, лоно Сейры и драки с кэшами — раз в одиннадцать дней, ибо ровно столько времени занимал период хряпа. Дерьмо херувима! Маловато развлечений, подумал он. Пожалуй, стоило бы провести маленькое расследование… в порядке частной инициативы, так сказать… Если, как уверяют местные, пробраться наверх невозможно, то надо хотя бы выяснить причину!..
Тут в полученной странником информации существовала некая неопределенность: далеко не все аборигены считали, что пробраться наверх нельзя. Кое-кто полагал, что никакого «верха» просто не существует.
Как всегда, первой из сожителей Блейда пробудилась Сейра. Она вылезла из норы с милой улыбкой на чумазом личике, подхватила бадейку и поскакала за водой — для тюри из грибов и лишайника. Если б ее отмыть и приодеть, она сделала бы честь любому лондонскому салону — несмотря на бледную кожу и весьма крепкое сложение. Странник до сих пор не разобрался, каким образом аборигены ухитряются обзавестись мускулами на диете из грибов и многоножек; вероятно, их выносливость и сила являлись неуничтожимыми генетическими признаками. Без этих качеств в подземном крысятнике невозможно было бы выжить — и уж во всяком случае метнуть гранату или выпалить из дудута. Конечно, тяжелым вооружением вроде самодельных базук пользовались мужчины, но любой из пятилетних детишек Ньюстарда знал, где у гранаты чека и где спусковая скоба у бластера.
Сейра вернулась, запалила крохотный костерок и подвесила над ним котел с водой и рублеными грибами. Котел, собственно, не был котлом — скорее, здоровенная консервная банка с ручкой из толстой проволоки. На внешней ее поверхности, закопченной и черной, можно было угадать какой-то рисунок — не то экзотический фрукт, не то широкую рыбину наподобие камбалы.
Странник окинул взглядом темнеющие отверстия нор, из которых появлялись обитатели Ньюстарда. Тут и там зажигались огоньки; женщины хлопотали рядом, похожие в пещерном сумраке на серые тени; ребятишки постарше потянулись за водой; лязгая железом, протопала смена ночных караульных. Крысятник оживал, пробуждался, удобрял грибную плантацию, ждал завтрака.
От варева потянуло кислым запашком, и Блейд сморщился. Сейра с тревогой взглянула на него.
— Надо бы червя добыть… — задумчиво произнесла она, потирая щеку перемазанной в саже
