расстоянии тридцати футов. Их гривы развевались на ветру, огромные рогатые головы мерно колыхались вверх-вниз, мышцы перекатывались под эбеновыми шкурами. На черных, лоснящихся угольным блеском спинах, свесив ноги на одну сторону, сидели обнаженные женщины. Их молочно-белые и смугло-золотистые тела резко контрастировали с темным, как зимняя ночь, фоном — бесконечной круговертью гигантских животных. Казалось, он попал на какой-то нескончаемый парад манекенщиц, демонстрировавших не модные одежды, а самый прекрасный, самый соблазнительный наряд, которым природа одарила женщину, — собственное нагое естество.
Сверкали стройные бедра, округлые колени; покачивались груди — то соблазнительно полные, то маленькие и твердые, как недозревшие яблоки; расцветали соски — тепло-коричневые, розовые, золотистые; тонкие руки манили к себе, губы улыбались, волосы — светлые, как лен, огненно-рыжие, каштановые, черные — волнами спадали на хрупкие плечи, локоны змейками вились меж грудей. Женщины плыли вокруг него нескончаемой чередой: своенравная Талин с гордо вздернутой головкой; изящная, похожая на нефритовую статуэтку Лали Мей, императрица Ката с белоснежной кожей; рыжеволосая мейдака Зулькия с блестящими бирюзовыми глазами; Оома, хрупкая и тоненькая, погибшая от чумы в проклятом городе джеддов; золотокожая крошка Митгу; покорная и страстная Вэлли; Лейя, застывшая в холодном величии своей красоты; неистовая Исма; гибкая смуглая Зия; Тростинка, дочь Альса из Дома Осе; Лидор — в облаке пышных золотых волос, горевших вокруг ее лица словно огненная орифламма… Тут были все — царственные воительницы Тарна, смуглянки Зира, надменные амазонки Брегги и Меотиды, высокие и сильные женщины Хайры, быстроглазые тонкие айденитки…
Нет, не все! Нескончаемая карусель вертелась дальше, демонстрируя все новые и новые образцы соблазнительной женской плоти. Кларисса, Элизабет, Энн, Вики Рэндольф, Стелла, Дорис, Эвелин, Памела, Зоэ Коривалл с молочно-белой кожей и вечно вопрошающими глазами… Символы его земной жизни, его основной ипостаси… Как и женщины далеких миров Измерения Икс, они были обнажены, и руки их, гибкие и гладкие, манили, манили к себе, обещая покой и забвение.
Внезапно он услышал стихи. Кто читал их? Зоэ? Она любила поэзию…
Далеко-далеко,
В том краю, где нет места печали,
Тихо лодка плывет.
Я от берега снова отчалил…
Далеко-далеко
Продолжается жизнь, начинается день,
Я там был бы — далеко-далеко,
Если б смог долететь…
Блейд пошевелился, застонал — и голос смолк, круг черных таротов внезапно распался. Теперь он сидел в своем кабинете, у роскошного стола, заставленного разноцветными телефонами; ни другую сторону стоял лорд Лейтон — щуплый, горбатый, в старом засаленном лабораторном халате. За спиной его светлости хорошо знакомая комната странным образом деформировалась, уходя куда-то в безмерную даль, в пустоту, в бесконечность.
Вдруг кособокая фигура Лейтона начала расти, вытягиваться вверх и в стороны; теперь над столом Блейда нависал гигант, похожий на хромого Гефеста. В его львиных янтарных глазах мерцало звездное пламя; его ладони с узловатыми могучими пальцами безжалостно давили стадо телефонов; его рот с сухими пепельными губами раскрылся, и Блейд услышал слова. Они шли из чрева исполина, словно там крутилась нескончаемая лепта магнитофона: «Дорогой Ричард! Отбывая в мир иной, я не прощаюсь с вами, я говорю — до свидания. До скорой встречи, мой юный друг! Последнее не означает, что я желаю вам поскорее очутиться в дубовом ящике с кисточками по углам. Я надеюсь на вполне реальную встречу, которая может произойти, если вы последуете моим инструкциям. Инструкциям! Инструкциям!!! Доверяйте Джеку Хейджу! Как мне самому!!!»
Внезапно Лейтон уменьшился в росте, но плечи его были попрежнему широки — только теперь на них сидели две головы. Сначала Блейду показалось, что он видит молодого и старого Лейтона; однако вдруг он понял, что более молодое лицо принадлежит Хейджу. Голова американца повернулась, едва не уперевшись носом в морщинистую щеку старого ученого, и презрительно прогудела: «Напрасно стараетесь, шеф! Вам его не спасти! Сгинет! Сгниет заживо! У него начинается гангрена!»
Потом физиономия Хейджа повернулась к Блейду, и он спокойно, словно читал лекцию, начал вещать: «В составе радиации подавляющего большинства звезд можно выделить ультрафиолетовую компоненту, влияние которой на живые организмы нельзя расценить однозначно. С одной стороны, она губительно воздействует на органические ткани, активизируя их деструкцию и необратимый распад. С другой, под влиянием ультрафиолета хромосомы и другие генные структуры, ответственные за воспроизводство, начинают мутировать; существует мнение, что именно такая трансформация привела к возникновению жизни па Земле — в частности, разумной жизни. Следует также отметить, — тут темные глаза Хейджа многозначительно уставились на Блейда, — что воздействие коротковолнового излучения на больные ткани часто приводит к благотворным последствиям. Вот почему в современной медицинской практике…»
Голос Хейджа удалялся, замирал; стол с разгромленными телефонами и торчавшим над ними двухголовым монстром отъехал, оставляя за собой полосу золотого песка. Стены комнаты раздались и начали таять; за ними серело небо с редкими звездами.
Блейд открыл глаза. Приближался рассвет. Яркие точечки на небосводе исчезали одна за другой, облака на востоке порозовели. В воздухе, сравнительно прохладном — не больше тридцати пяти, — носились какие-то огромные птицы с длинными клювами и сизым оперением; их пронзительные резкие крики разбудили его.
Птицы! Подумать только, птицы — в устье Зеленого Потока! Где же они прячутся днем?
Он пошевелил левой ступней, и горячая волна боли прошла от колена к бедру и выше, через все тело, отдавшись под черепом взрывом гранаты. Стиснув зубы, странник подавил стон. Нет, он не умрет на этом пустынном островке от ничтожной дырки в ноге! Сейчас он даже не думал о том, что Ричард Блейд как таковой в принципе не может умереть. Достаточно ввести себя в легкий транс, сказать три слова и…
Нет, такой исход его не устраивал. Это было поражение, бегство! А Ричард Блейд, несмотря на гибкость ума, на потрясающую приспособляемость, на профессиональное умение подстраиваться к любой ситуации и обращать ее и свою пользу, в одном оставался упрям и тверд, как скала: он не признавал поражений.
Первый солнечный луч скользнул но его лицу, невольно обратив мысли к недавнему сновидению, не столь сумбурному, как прочие. «Воздействие коротковолнового излучения на больные ткани часто приводит к благотворным последствиям. Вот почему в современной медицинской практике…» — внезапно он поймал себя на том, что повторяет последние слова этого двухголового и двуликого чудища, Лейтона-Хейджа. И тут же резко приподнял голову, всматриваясь в край солнечного диска, торжественно поднимавшегося над океаном под аккомпанемент птичьих криков.
«Ай да Хейдж!» — подумал он снова, как и в тот раз, когда опознал своего старого шефа в теле Грида. Хейдж ли? Возможно, его подсознание в бреду само подсказало ему путь к спасению? Даже если так, оно не случайно выбрало для этой цели облик Хейджа. Пожалуй, Джеку следует засчитать очко… особенно, если из всей этой затеи что-нибудь выйдет. Сейчас Блейд был даже готов простить научному руководителю проекта «Измерение Икс» дурную шутку, которую тот сыграл с Дж. Впрочем, говоря здраво, так ли виноват Джек? Если бы не проклятая стрела, пробившая горло Грида, Дж. получил бы первосортное тело молодого троглодита…
Странник нашел в себе силы ухмыльнуться и выбрался из флаера. За ближайшие полчаса, передвигаясь ползком со скоростью улитки, он сумел подтащить к порогу кабины несколько валунов величиной с небольшую дыню. Сложив из них нечто вроде помоста вровень с порогом, он содрал бинт, промыл посиневшую, сочившуюся кровью и гноем рану, потом залез внутрь, выставив ногу на солнце. Колено, щиколотку и стопу он заботливо прикрыл плоскими камнями, оставив под облучением только раздувшуюся сизую опухоль размером с две ладони.
Первый сеанс продолжался десять минут — Блейд отсчитывал время но глубоким и равномерным вдохам. Затем, на протяжении дня, он еще пять раз повторял процедуру, не перебинтовывая рану вновь, а все время держа ее открытой. Видимого улучшения не произошло, однако он знал, что говорить об успехе или неудаче еще рано. Его по-прежнему мучила лихорадка, он ничего не ел, но наполовину осушил второе
