Две слезинки блеснули в больших серых глазах девушки и скатились по ее худеньким щечкам.
— Знаете ли, сколько нас осталось в живых из всей нашей многочисленной и когда-то счастливой семьи? — отвечала она. — Нас было пятнадцать братьев и сестер. С отцом и матерью нас садилось за стол семнадцать человек. Когда меня взяли в плен, в живых, кроме меня, оставались только мать и младший брат, ему было немногим больше года. Все умерли. Все пали честно в бою, от старшего брата Агриппы до сестры Люцинды. Ее тоже во цвете лет скосила английская пуля.
— Бедная Николь! Каким чудом спаслись хоть вы?
— Сама не знаю. Я не боялась смерти! — просто сказала девушка. — Верно, не судьба была умереть. Я участвовала в двадцати сражениях, в засадах и атаках. Вокруг меня падали убитые буры и англичане, родные братья и враги, я перевязывала раны тех и других и, однако, пули пощадили меня!
— Николь — вы героиня! Вы, такая молоденькая, геройски защищали свое отечество! — воскликнул Жерар, взглянув на хрупкую фигуру девушки, казавшуюся, в простом черном платьице, с роскошными, немного растрепавшимися белокурыми волосами, почти ребенком.
— Кажется, я еще молода, то есть была молода, когда началась ужасная война.
— Молодость снова вернется к вам, когда вы будете в нашей семье. Как обрадуются вам мама, Колетта,
Лина, когда вы и ваша матушка, мадам Гудула, приедете к нам!
— Когда это будет, Жерар? Бог знает, что сталось с матерью и братом за долгое время разлуки? Пока я в силах, я не покину родины. Когда вы меня привезете в Африку, я снова стану ухаживать за ранеными. Дай Бог, чтобы буры могли еще долго продержаться!
— Каков бы ни был исход, — воскликнул Жерар, — война эта останется навсегда памятной геройскими подвигами буров! Каких-нибудь пятнадцать-двадцать тысяч человек три года борются с несметной силой англичан, унижают их! Это великолепно, Николь! Даже ваши противники признают это!
— Увы! Ничто не вернет нам убитых отцов и братьев, опустошенные жилища, разрушенные очаги!..
— Никто не в силах возвратить вам тех, которых мы оплакали; но разве не утешение думать, что они умерли как герои, за великое дело?
— Да, мои близкие пали за великое и правое дело… Но подумайте, Жерар, как одинока моя мать. И сколько таких осиротелых матерей! Тысячи бурских женщин потеряли мужей и детей! Мать так гордилась своей семьей, своими сыновьями, их силой и красотою!
— Вы одна замените ей их всех! — горячо воскликнул Жерар. — А когда все успокоится, мы постараемся воспитать вашего младшего брата, чтобы он был достоин своих старших братьев. Мы сделаем из него человека, настоящего Мовилена! Мы внушим ему уважение к имени отца!
Николь печально покачала головой. Но по ее усталому, бледному личику промелькнула, казалось, легкая тень надежды.
«Эпиорнис» продолжал свой бесшумный полет. Усталый и опечаленный разговором с Николь, Жерар задремал, склонившись над рукояткой мотора. Анри по-прежнему лежал. На щеках его выступила краска, он метался и бредил.
Николь неподвижно стояла перед диском. Она видела, как солнце встало во всем своем великолепии над океаном. Как во сне, сжимала она своими маленькими ручками рычаги, которые поддерживали фантастический экипаж на высоте и не давали ему погрузиться в шумевшие внизу волны. Менее сильная натура не выдержала бы такого напряжения, ответственности, чувства одиночества. Она одна между небом и бурным морем. Ни земли, ни корабля. Товарищи ее оба ранены — один, быть может, умирает уже, другой в случае беды — не помощник. Но в жилах девушки текла спокойная кровь голландских предков, а от гугенотов она унаследовала мужество. Склонив головку над диском, она не смотрела ни направо, ни налево, думая только о том, чтобы верно держаться указанного направления. Она, казалось, забыла все окружающее, даже саму себя.
Но вот Жерар вздрогнул и проснулся. Он увидел Николь перед мотором и разметавшегося в лихорадке Анри.
— Николь! Простите! Я заснул!
— Охотно прощаю. Я очень рада, что вы вздремнули!
— Пустите меня к машине, а сами позавтракайте; вам нужно поддерживать силы. Вот наши припасы.
Николь отошла от диска, уступив свое место Жерару, послушно исполнила его совет и, позавтракав, снова подошла к Анри. Она переменила повязку, промыла рану, освежила водой виски больного. Какова же была ее радость, когда он открыл глаза и пришел в себя.
— Николь!
— Да, это я! И Жерар тоже здесь, милый Анри!
— Где? Что случилось? Где мы?
— На «Эпиорнисе», в тысяче метров высоты, над океаном!
— «Эпиорнис»?
Анри хотел приподняться, но бессильно упал.
— Не шевелитесь! Вы скорее поправитесь, если будете лежать спокойно и неподвижно!
— Но разве я болен?
— Вы получили ожог от выстрела, по счастью, пуля пролетела мимо. Теперь у вас лихорадка, и вам нужен покой. Если будете тихо лежать — скоро выздоровеете!
— Но я не могу править!
— Править будем мы с Жераром, — отвечала Николь.
— Вот беда-то! Мне не везет!
— И у меня тоже неудача! — отозвался Жерар. — Влезая в каюту «Эпиорниса», я вывихнул себе руку!
— Вывихнул руку?
— Ив придачу ушиб голову!..
— Так зачем же мы поднялись? Надо было остаться на Цейлоне!
— Чтобы английские солдаты преследовали нас по пятам? Слуга покорный! Мы и то чудом спаслись от них. Мне не хотелось попасть в их руки, и я продолжал путь!
— Но с нами теперь Николь! Еще если бы мы были одни!
— Николь — прекрасный воздухоплаватель. Я должен сознаться, что заснул, и это она правила все время!
— Неужели? Но где мы? Вы уверены, что мы не сбились с дороги? — спросил Анри, стараясь приподняться, чтобы взглянуть на компас.
— Будь спокоен и не волнуйся — это тебе вредно. Мы летим прямо в Трансвааль и одним духом доставим тебя туда. Не правда ли, Николь?
— Я в этом уверена. Но надо слушаться и быть спокойным! — сказала девушка, проводя свежей рукой по голове раненого.
— Хотел бы я вас видеть на моем месте! — ворчал Анри. — Не могу же я лежать так, без дела! Ведь это с ума можно сойти!
— Подождите, — сказала Николь, — мы вас положим так, чтобы вы могли видеть диск и убедиться, что мы верно управляем аэропланом!
С этими словами Николь устроила из подушек и одеял нечто вроде кресла, сидя в котором Анри, несмотря на головокружение и тошноту, которые испытывал при малейшем движении, мог наблюдать за мотором.
Николь, как ангел-хранитель, стояла на коленях около Анри, смачивала ему виски, давала пить, говорила о том, что видит на небе и на море. Видя, что его спутники так спокойны, Анри энергичным усилием воли поборол в себе лихорадочное волнение, которое уже начинало им овладевать.
По очереди сменяя друг друга у машины, послушно исполняя приказания своего начальника, Жерар и Николь направляли мощный полет «Эпиорниса», как будто это было самым простым, заурядным делом.
ГЛАВА XXI. Последние взмахи крыльев
Через двое суток Анри настолько оправился, что уже был в состоянии править аэропланом. Несмотря на остатки лихорадки, невзирая на просьбы брата и невесты, он настоял, чтобы ему позволили
