душу вещи. В основном каемся. Режем матку-правду и смеемся над тем, как многого мы еще, оказывается, не знаем друг о друге. Я рассказываю ему, как Наташа перед своим последним советом предлагала сделку, как Инка разрывалась между ним и мной. Серега вспоминает, как менялось его отношение ко мне… Мы говорим обо всем, сравниваем наши мнения, смеемся над различиями и сходствами. Спать ложимся под утро, а в шесть уже стоим внизу с рюкзаками. Теперь — в аэропорт, где полтора месяца назад приземлился наш маленький самолет. Кажется, это было вчера.
Самолет делает вираж, и мы уже над морем, где так много островов, похожих на наши. И все же через полчаса Акулы замечают остров совета, а затем и Лагартос с Тортугасом. Какие там правила безопасности: все бросились на одну сторону и с мокрыми глазами припали к иллюминаторам. Прощание состоялось.
Последний перелет Амстердам — Москва. Мы сидим втроем: Инна, Одинцов и я. Серега уже выздоровел, но настроение у него паршивое. Подлетаем к Москве. Вцепившись руками в кресло, он отворачивается от нас и долго смотрит в иллюминатор. Инка пытается повернуть его голову, но тщетно. Неужели Одинцов плачет? Так и есть. Мы берем его за руки и сжимаем их как можно крепче. Он поворачивается к нам и тихо говорит: «Спасибо, ребята». Больше мы не вымолвили ни слова до самого конца полета. Только держались друг за друга, сжимая руки изо всех сил.
Эпилог
Мне жаль, что далеко не все Черепахи, Ящерицы, Акулы дожили до Костра на берегу, когда нас осталось пятеро. Да, нам повезло, что альянс не завершил свое существование так, как ожидалось. Кто-то скажет, все спасла свадьба. Но ведь перед тем советом и его фантастической развязкой никто из альянса не воспользовался шансом использовать меня в качестве решающего, третьего голоса, чтобы убрать на пути к сундуку с деньгами другую пару. Они заключили договор друг с другом, и не их вина, что именно я оказался лишним. Да, было трудно и обидно оттого, что в их меню я не один день значился блюдом номер один. Но при всех моих достоинствах и тотемных подвигах я долгое время был для них не более чем удачливым конкурентом, стремящимся лишить их шанса на победу. Правила игры придумали не они, но они изменили правила своей игры со мной. Оценить этот поступок сможет только тот, кто побывал в нашей шкуре.
Как добиться успеха в игре, которая называется жизнь? Надеяться на собственные силы и удачу или искать союзников? Если доверяешь тем, кто оказался рядом, протяни руку. Конечно, промедление может оказаться роковым. Пока раздумываешь и выбираешь, могут опередить конкуренты. Но лучше выбыть из гонки на ранней стадии, чем оказаться преданным в двух шагах от цели, разочароваться в тех, кого считал друзьями. Не можешь быть уверенным в союзниках? Положись на себя и не жалуйся потом на горькую долю. Это твой выбор. А увидев, как ты с достоинством шагаешь один, может, кто-то захочет присоединиться или, по крайней мере, воздаст должное твоему решению.
Я давно уже дома, в Волгограде, но не забыл ничего из моей второй жизни на острове. Защитный тотем со мной. Надеюсь, он меня и здесь защитит от напастей. Жизнь вошла в колею. Я безумно рад, что друзья и близкие воспринимают меня так же, как и до эпопеи на Бокас-дель-Торо. И я, и они знаем: оттого, что человека два раза в неделю показывали по телевизору, он не рождается заново.
Правда, некоторые из них упрекают меня в наивности, проявленной на острове. Но как сказал в «Трех товарищах» один из героев Ремарка, «в трудные времена наивность — самое драгоценное из всего, волшебная мантия, скрывающая от тебя беды…»
И все же есть вещи, которые гнетут и огорчают меня. Рассказывая о тридцати девяти днях на острове, я не могу передать самое главное — атмосферу, суть выживания, а без этого все теряется. Ведь это совсем не важно, какой вкус у червячков и был ли секс на островах. И даже не то, как и почему именно мы попали туда. На нашем месте вполне могли оказаться другие. Важно совсем другое: КАКИМИ мы оттуда ушли и ПОЧЕМУ.
Не один день мучил себя вопросом: почему Аня Модестова, Анька, мой самый близкий друг на острове, назвала Последним героем не меня, а Одинцова? Мы встречались не раз, созваниваемся, но я так и не спросил ее об этом. Потому что понял: у каждого собственное представление о Последнем герое. Вот и все.
Через четыре дня после прилета в Москву «скорая» привезла меня с температурой 41,5 в одну из городских инфекционок. Лихорадка догнала меня последним из Тибуронес. Здесь-то я уж точно оказался последним, а по температуре просто вне конкуренции.
Но сильнее страданий физических оказались муки душевные. За меня решали, какие таблетки пить, какими уколами дырявить многострадальную Акулу, бывшую в детстве Черепахой. Не получив моего согласия, заперли в маленькой комнатке, где только решеток на окнах не хватало. Меня не спрашивали, в состоянии я рубить кокосы на завтрак или нет, а просто сказали, что раньше чем дня через три отсюда не выпустят. Если, конечно, анализы будут хорошими.
Чудовищная несправедливость заключалась в том, что заболел я не на острове, где всевозможные болячки были неотъемлемой и естественной частью выживания, а здесь, в холодной Москве, где врачей больше, чем пациентов.
А еще мне было немного грустно расставаться с болезнью. Ведь это не какой-то пошлый грипп или ветрянка, а лихорадка флеботомная. Привезена с Карибского моря, а не подхвачена в городском троллейбусе.
Последнее, что связывало меня с Бокас-дель-Торо, слишком быстро отступало под натиском современной медицины…
