— Я думал, что ты с Полиной.
— Да. Я был с ней. А потом ей стало плохо, и она пошла домой. Папа спрашивает: ничего, если я побуду тут часок? Он говорит, что заберет меня, когда закончит работу. Он говорит, что сейчас у него очень напряженный момент. Он говорит, что со мной ничего не случится.
Льюин удивился, но ему было приятно. Если Джеймс снова решил доверить ему Сэма, то, видимо, он окончательно избавился от подозрительности. Глядя на Сэма, взъерошенного, грязного, неумытого мальчишку, Льюин не мог поверить в то, что именно этот ребенок рвал овец и собак, кусок за куском. В конце концов, у Льюина не было доказательств, одни догадки. Но теперь он глаз с него не спустит, это уже точно. Сэм улыбнулся:
— Хочешь поиграть?
* * *
Джеймс зашел в комнату Сэма. Ему улыбнулась плюшевая обезьянка, не понимающая, что у нее не хватает одной лапки. Чертовы дети с их спальнями! Помойка. Он собрал с пола одежду Сэма, бросил ее на кровать. Сорвал простыню. Подушка со стуком свалилась на пол.
Со стуком?
Он обошел кровать и поднял подушку. Под ней лежал ключ.
Джеймс подержал ключ на ладони — холодный, твердый, как кусок льда. Ключ от потайной комнаты. Что он делал у Сэма под подушкой? Искалеченная обезьянка улыбалась и молчала.
Джеймс прошел по коридору, свернул за угол, поднялся по двум ступеням; сдвинул засовы и вставил ключ в замочную скважину. Дверь открылась. Он решил не рисковать, притащил из комнаты Сэма стул и поставил его в дверях.
В ярком свете дня были хороши видны столбцы текста, ряды кривых иероглифов, что тянулись от самого потолка и обрывались на расстоянии фута от пола. Верхние и нижние части были наименее разборчивы. Сложно писать ровно, когда ты тянешься или сидишь на корточках. Один столбец выглядел совершенно беспорядочным, строчки шли волнами, буквы превратились в рваные каракули. Может, она писала все это по ночам? А может быть, она повредила правую руку — или кто-то повредил ей ее — и пыталась писать левой? Но все остальное можно было прочитать. Он начал с самого верха той части, которая показалась ему началом, ближайшей к двери.
— Я-не-знаю-давно-ли-я-здесь-кажется-что-много-лет-он-больше-никогда-меня-не-выпустит-потому- что-я-видела-его-с-селией-на-утесе-господи-как-же-я-спасу-девочек-он-собирается-их-я-знаю-о- господи.
Джеймс стиснул зубы и продолжил чтение.
* * *
— Хватит! А-а-а-а! Нет!
Они пришли в мастерскую и стали играть в пытки. Льюин сунул руку в тиски, стоящие на верстаке, Сэм поворачивал рукоятку дюйм за дюймом, пока тиски не сжались так крепко, что Льюин не мог вытащить руку. Льюин посмотрел на улыбающегося мальчика и внезапно понял: сажальный кол. То бледное пятно на стене, распятие. Он вспомнил, что инструмент привлек внимание Сэма. Висел ли кол на месте? Он не мог вспомнить.
Он открыл рот, чтобы спросить об этом Сэма, но тот схватился за рукоятку обеими руками и сделал полный поворот, потом еще один.
— Сэм! Господи, что за...
Он схватился за ручку левой рукой, Сэм увернулся и побежал к лестнице. Забравшись наверх, он вытянул руку и выключил свет. Темнота опрокинулась на Льюина, он зажмурился.
— Сэм!
Льюин услышал рядом с собой шуршание, будто в темном подвале бегали крысы.
— Включи свет, Сэм, это не смешно!
Льюин снова попробовал дотянуться до рукоятки тисков, но удушливый мрак лишил его сил. Тьма окутала его лицо. Если не открывать глаз, не смотреть, то он не увидит темноты и паника отступит. Правая рука пульсировала, зажатое запястье ныло от холодного железа тисков.
Он попытался забыть об ужасе, заставить себя думать. На верстаке стояла лампа. Выключатель находился где-то с левой стороны. Льюин вытянул руку, чувствуя свою чудовищную, сокрушительную уязвимость. В темноте могло случиться что угодно, любая бессмысленная, безумная, жуткая вещь. В ушах стучало; Льюин чувствовал, как кровь приливает к правой руке, вены наполнялись, как весенние ручьи. По руке прокатывались взрывы боли, но еще хуже была паника, она была невыносима...
Он пошарил левой рукой по стене, но никакого выключателя не нашел. Боже, боже, боже...
Он услышал какие-то удары, а потом звук металла, царапающего пол. По сознанию прошла леденящая, обезволивающая волна ужаса, Льюин мгновенно вспотел, мурашки ужаса побежали по подмышкам и коленям вниз, по спине, животу, как черви, холодные, скользкие черви...
Где выключатель? Он уже должен был до него дотянуться. Льюин вытянул руку как можно дальше, протянулся вдоль стены, превратившись в экспонат на витрине, если только не считать того, что никто не мог его видеть, потому что было очень...
Он еще сильнее зажмурился, напряг на лице мускулы, о существовании которых раньше и не знал, мускулы, которыми пользуются только в мгновения страшной боли или страха. В ярости замотал головой.
И догадался: ниже. Выключатель располагался ближе к земле. Он провел рукой вниз, изогнув левую часть тела, вытянул зажатую правую руку, встал на колени и стал шарить рукой по пластику, отчаянно пытаясь нащупать контуры выключателя.
Сквозь закрытые веки Льюин почувствовал, что в подвал вернулся свет, но мысль о том, что он может увидеть, показалось ему еще страшнее, чем ужас не видеть ничего. Рука замерла.
Он открыл глаза.
Сэм бежал на него, держа перед собой обеими руками сажальный кол; острие, обитое металлом, тускло блестело. Сэм раскрыл рот — и издал дикий, первобытный вопль, убийственно громкий в мертвом погребе.
— И-и-и-и-и-и!
Льюину хватило времени, только чтобы успеть крикнуть:
—
Кол воткнулся ему в подмышку. Он поднял глаза: Сэм вдавил его глубже, повернул (на четверть круга, по часовой стрелке) и отпустил. Инструмент повис в воздухе, немного опустившись под тяжестью собственного веса. Льюин посмотрел на него: его глаза помутнели, он издал булькающий звук, обмяк, и его голова свесилась.
Сэм минуту постоял, а потом, удовлетворенный, поднялся наверх и пошел к дому. Через час или два стемнеет, а у него много дел. Красная тетрадь для упражнений вывалилась из его кармана и теперь невинно лежала на полу, возле лужи темно-красной крови, расплывавшейся рядом с распятым фермером.
— Если-ты-не-поможешь-мне-я-найду-того-кто-помо-жет-тебе-отсюда-не-выбраться-им-придется- умереть-они-бесы-я-сказала-если-я-не-смогу-тебя-остановить-это-сделает-бог-он-засмеялся-я-же-делаю- божье-дело-разве-ты-не-пони-маешь-что-я-сожгу-их-сожгу-дьявола-в-них-всесожжение-богоугодное-дело —
Тогда-выпусти-меня-я-помогу-тебе-он-снова-засмеялся-ты-ничем-не-лучше-их-сказал-он-они-ведь-не- его-как-он-может-так-говорить-боже-милостивый-он-там-сейчас-я-чув-ствую-запах-дыма-бог-если-ты- есть-останови-его-если-ты-существуешь-бога-нет —
Он уже прочитал две трети второго столбца. Написанное становилось все более невнятным и поспешным, ему приходилось по нескольку раз перечитывать строки, чтобы уловить смысл. Порой между словами не было пробелов, многие буквы можно было понять, только исходя из контекста. Пунктуация
