придумала невиданную чересполосицу национальных различий по графам, пунктам, строкам, тайным и явным записям. Народы поделили на нации, народности и этнические группы – «нацмен» – национальное меньшинство, в которое входили, например, русские, проживающие в Горном Бадахшане, «чурек» – черный житель Кавказа, «узкоглазый», «черножопый», «узкопленочный» – житель Средней Азии, но туда же может попасть и исчезнувший керек из Беринговского района Чукотки и даже русский гуран из Забайкалья; «жид пархатый» – кроме евреев так обзываются армяне, айсоры, греки и даже курды; «фашисты» – немцы СССР, вся Прибалтика – литовцы, латыши, эстонцы, финны. В таком повседневном «вражеском окружении» живет простой советский человек на воле, где «пархатых» и «узкопленочных» можно не замечать, обходить стороной и материть про себя или на всю ивановскую. А как быть в зоне и тюрьме, где чучеков спрессовали в тюки-камеры? Хлестали по морде, пинали, как могли, крепкого башкира Урзубаева за то, что он, чурек, отказался вне очереди мыть пол в хате. Избивал пахан Хахалин, сын учительницы из города Черепаново, что на юге Новосибирской области. Пришел окровавленный колымчанин Дьяков, избили потому, что «морда бурятская», хоть он русский сроду. В расчет это не берется, надо бить.
В ряду запомоенных пребывает большая часть «тихих иностранцев», все еще не опомнившихся после резни Ивана Грозного в Казани – удмуртов, марийцев, чувашей, мордвы. Политика запомоивания «иноземцев» начинается не с зэков. Прибыл этап тувинцев в уральские лагеря. Почему их так далеко забросили? Возмутились в своей кызыльской зоне порядками, введением локалок и начальство в Москве решило их разбросать по зонам России. Нашили парням желтые полоски на рубахи (что означает – бунтовщики) и бросили в долгие этапы и пересылки. В зонах бунтовщиков ждали и распределили по отрядам, и каждый тувинец, плохо знающий русский язык, оказался одиноким в инородной среде. В отрядах бунтарей стали воспитывать по-своему, то есть избивать, помоить, чешежопить за то, что они, дескать, в тувинских зонах ущемляют русскую братву и жизни не дают. Получается насилие в квадрате, так как внешнюю охрану лагерей несут солдаты и офицеры из «инородцев».
Спасение от насилия в отпоре, в создании своих, национальных семей, национальной поддержке друг друга. Организовать и получить ее не так просто, как кажется. Как помочь земляку, ежели он пидор, а может быть, черт? Общаться и помогать следует только зэкам своей масти, тогда все поймут и со своей мастью можно создавать национальные семьи. На Урале крепки татарские семьи, их поддерживают мусульмане Кавказа, Казахстана, Средней Азии и Сибири, повсеместно объединяются кавказцы – даже азербайджанцы с армянами создают пробивные группы, любящие занимать доходные должности – санитаров, каптеров, заведующих столовыми, библиотекарей и даже должности западло – руководителей СПП – сан-культсекций. Не медлят с объединением украинцы из западных областей. При этом в русских зонах Сибири не всегда власть держат европейцы – кишит, бурлит разношерстная уголовная среда, выдвигая и сменяя своих лидеров. В Сибири принято доходные должности передавать по национальной принадлежности, как бы в наследство: библиотекари немцы – немцам, заведующие столовыми украинцы – украинцам, председатели СПП чеченцы – чеченцам, санитары евреи – евреям. Нелегко «старшему брату» (русские, украинцы, немцы, прибалты) в зонах Тувы, Киргизии, Таджикистана – там своя национальная кодла верховодит и правит. Бывает даже прожженный зэк, живущий блатным и знающий зоны, как свои пять пальцев, попадая в такие командировки, оказывается в пидорном сословии. Тусует зэков лагерное начальство, предупреждает: нам не будешь подчиняться и служить, последуешь в этап. И матерый задумается, испугается, что там, где-нибудь на Мангышлаке масть спрашивать не будут – отчешежопят целым кишлаком. Лучше уж здесь корпеть, со своими ментами, других помоить и чешежопить.
Чтобы выжить, надо уметь рычать, пинать, везде находить своих по мастям, по чутью, различать по запаху. Если соплеменник пидор, ему трудно помочь, можно только кое-что сбросить со стола, как собаке. Данный поступок считается хорошим, благородным – запомоенный должен поблагодарить, прославословить блатаря-земляка.
Особую группу опущенных составляют инвалиды труда, войны, жертвы семейных битв, глухонемые и слепые. Они почти везде – запомоенный элемент. Для них счастье, если снимут в хозобслугу, или найдут посильную работу. Состояние таких зэков умопомрачительное: к физическим недугам примешиваются нравственные муки. В зоновской среде не принято выражать сострадание: такова судьба у тебя, калики перехожего. На воле не захотел жить, к нам залетел, чтобы своим видом грусть наводить и мешать? Как мешать? А так, во всем – в столовой тебя приходится ждать, на просчете, в бане, на работе тоже. Из-за тебя мы стоим и околеваем на морозе, твои подшипники проверяют, костыли ковыряют, думая, что проносишь в них чай, филки, водкой заливаешь трубки. Везде вы мешаете – из тюрем вас зоны не берут месяцами. В хатах вы гниете, смердите, от вас несет помойкой и свалкой. И вы не понимаете, сволочи чокнутые, что вы противнее ментов. От вашего вида тошнит всегда.
Почти во всех зонах есть отряды тубиков, то есть страдающих легочными заболеваниями. Тубиков на работу не выводят, кормят отдельно в казармах, иногда подбрасывают кое-какую работенку, да и то скрыто, ночью, чтобы не увидели. Тубики – разносчики туберкулеза. Работающие с ними офицеры получают «чернобыльскую» надбавку. Обстановка в таких отрядах могильная – сиди, выходи на просчеты и снова кантуйся, лежи, плети, если башка принимает, читай библиотечный мусор. Книги, переданные из библиотек тубикам, назад не возвращаются во избежание переноса заболевания. Безделье томит, хоть на стенку лезь из-за смертной скуки. Тубик знает, что он, как лунатик, бродит по краю могилы и посему за жизнь не цепляется, отдается любым порокам и, как считают зэки, стремится и других опомоить, то есть заразить. Ксивы от них предпочитают не принимать и не общаться с их локалкой. Начальство частенько неугодных зэков списывает в эти отряды. Кто проверит данные рентгена? Боятся зэки тубиков почище ШИЗО и ПКТ, страшатся очередных флюорографий.
Выходит зэк из зоны в озлоблении до конца дней на всех: ментов, пузанов, блядей, прямо распухает ненавистью к разной сволоте.
– За что избил человека, он же старик? – спрашиваю в Новом Уренгое одного парня.
– Для вас старик, а для меня узкоглазый тюбетеечник. На них там нагляделся, суки, с автоматами стояли. Бить их, гадов, надо. И я при каждом удобном случае бью.
– Этот человек, наверняка, в охране не служил – продолжаю я.
– Он может быть и ни при чем, но его соплеменники меня истязали, и поэтому я их бью.
– Если придерживаться твоих понятий, то у себя на родине они вправе тогда и русскую братву избивать.
– Пусть только попробуют, я на всю эту мразь черномазую зол, даже на баб, которые с ними спят из-за денег и барахла. Их я тоже бью, ни одной курве спуску не даю.
Читатель, не забудь, что советская власть породила море зла, не возникающего само по себе, а заранее планируемого: уничтожило аристократию как класс во главе с Императором и его семьей, затем сословие дворянское, казаческое, крестьянское, колонистское (немецкое, греческое, чешское, еврейское), торговое, ремесленное и пошло-поехало – замахнулась на целые народы – от айсоров до якутов. Каспийское море так было забито трупами, что на южных берегах люди боялись появляться, а Иран слал ноты в Москву с просьбой не загрязнять чистые воды. Помоили воды трупами, землю горькими слезами сирот и вдов, тундру – аммональниками, тайгу – скелетами. Вороны уставали клевать, не хватало извести, чтобы могильники посыпать, а красные комиссары-энкэвэдэшники на работу гнали собаками женщин, у которых от истощения выпадали матки – на работу ненужную, бесполезную. Властвовали великие паханы- интернационалисты: один, Картавый, писал тайно о необходимости уничтожить Православную церковь, другой, Рябой, старался извести целые этносы людей. Царствовали великие строители ГУЛАГов, зон и необъятных социалистических лагерей.
Кум оперчасти Новосибирской тюрьмы, выпускник НИИЖТа (Новосибирский институт инженеров железнодорожного транспорта) старший лейтенант Евгений Дубровин на протяжении многих лет проводит личное исследование по теме: «Восприятие карцера заключенными разных национальностей Советского Союза». Он делится своими выкладками и наблюдениями: «Боятся карцеров армяне, готовы пойти на любое унижение, чтобы туда не попасть. Кабардинцы горды в камере, в карцере же сникают сразу и начинают просить у баландеров добавки. Евреи умудряются так выкручиваться, что их трудно в карцер загнать, – очень адаптированный к тюрьме народ, редко попадающий в карцеры. Хорошо и по многу дней переносят карцер татары, особенно сибирские. Русские, украинцы, белорусы, попадая в каземат, сначала начинают петь песни, а потом сникают, надламываются психически. Прибалты предпочитают вызывать врачей, ссылаясь на мнимые болезни, они полагают, что врачи и таблетки им помогут. Молдаване – плачут, уйгуры и
