Я не верила в сверхъестественные силы, но все мои попытки объяснить это видение рационально терпели неудачу. Это не могла быть ленивая служанка и не могло быть обманом зрения. Я была уверена только в одном: кем бы или чем бы ни оказалась Белая Дама, это не была сестра викария.
ГЛАВА 11
Однажды утром, несколько недель спустя, я вышла на прогулку в сад. Мне хотелось подышать свежим воздухом. Лекарство, которое я пила из черной бутылочки, помогало мне лишь крепко уснуть, зато по утрам после пробуждения оно оставляло у меня чувство пустоты в голове и оцепенелости.
Была пора цветения роз. Темно-красные, жемчужно-белые, бледно-розовые, они наполняли запущенный сад своим благоуханием. Через отверстие в углу живой изгороди я видела дикий парк. Даже в солнечную погоду он выглядел темным и угрюмым, при виде его я вспомнила Белую Даму и содрогнулась.
Появление Белой Дамы действительно стало для меня дурным предзнаменованием, но совсем с другими последствиями, чем я могла предположить. После той ночи отношение ко мне Клэра резко изменилось.
В отчаянии я не знала, как определить наши новые отношения. Едва ли их можно было назвать отчуждением: мы никогда не были близки, но он всегда был добр ко мне до той ночи.
Вначале я считала это плодом своего болезненного воображения, но постепенно дела ухудшались. Его первоначальное равнодушие переросло в явное недоброжелательство. Он едва переносил мое присутствие, а мое прикосновение заставляло его вздрагивать от отвращения. Дважды в присутствии миссис Эндрюс он грубо говорил со мной. Безупречная вышколенность удержала ее от комментариев, но я видела на ее лице крайнее изумление. Его выговоры касались моей невнимательности, он обвинял меня в невыполнении по забывчивости его поручений и прочих дел. Что, правда, то правда, я чувствовала себя полусонной и бестолковой все время. Я пыталась объяснить, что не нуждаюсь или не хочу еженощной дозы настойки опия.
Последнее привело его в ярость. Это не была неистовая вспышка гнева с криками и бурным жестикулированием; неистовство менее устрашило бы меня, чем его холодное, бледное от гнева лицо. Я забормотала извинения. С тех пор я безропотно принимала ночную порцию снотворного.
В рассеянности я сорвала распустившуюся розу и стала медленно поворачивать ее, любуясь бархатистостью и ярко-красной окраской. Подняв голову, я увидела его спускающимся по дорожке.
Инстинктивно я отпрянула назад. Он остановился в некотором отдалении и пристально взглянул не меня; он заметил мой страх, как замечал и все остальное.
— Я хочу, чтобы вы пришли в библиотеку после завтрака, — сказал он резко.
— В библиотеку?
— Да, в библиотеку. Отчего вы все повторяете? Или я говорю неразборчиво?
Мне уже говорили как-то об этом. Тупая боль в голове не проходила, я потерла висок и увидела его неодобрительный взгляд.
— Да, конечно, — сказала я торопливо, едва понимая, что говорю, из опасения своим молчанием досадить ему еще больше.
— В биб… Я приду. Зачем вам…
— Если бы я хотел обсудить это сейчас же, я бы не просил вас прийти в библиотеку.
Он ждал, не сводя с меня глаз. На этот раз я оказалась поумнее и промолчала. Он повернулся, чтобы уйти, и, не оборачиваясь, словно швырнул в меня вопросом. Он не желал даже смотреть на меня.
— Вы сегодня ездили верхом?
Тон вопроса не был благожелателен, но это было первое его замечание за последние дни, которое хоть как-то свидетельствовало о его интересе к моим занятиям, и я с жадностью ухватилась за него:
— Да, конечно, да. Я поеду. Сейчас же. Я собиралась поехать после того, как срежу эти цветы.
— Если вы хотели срезать розы, вам следовало бы взять с собой ножницы и корзину, — прервал он. — Если вы намереваетесь только их испортить, то, по крайней мере, не разбрасывайте лепестки куда попало, они выглядят неприглядно здесь, на дорожке.
Не думая, я разорвала цветок — темно-красные лепестки валялись вокруг меня. Когда я подняла голову, Клэр уходил к дому.
Я нагнулась подобрать упавшие лепестки. Он был прав: они выглядели безобразно на дорожке, словно какое-то маленькое существо истекло кровью до смерти. Но когда я нагнулась за лепестками, голова моя так закружилась, что мне пришлось выпрямиться. Я медленно пошла к дому, чтобы дать ему время уйти. Меня удивило, что он сам явился передать мне свое распоряжение. Встреча, должно быть, имела особое значение: обычно он присылал ко мне кого-нибудь из слуг.
Теперь мне придется отправиться верхом — иного выхода не было. Слишком часто меня обвиняли в том, что я намечаю и забываю выполнять свои планы.
Клэр заговорил о моих поездках верхом некоторое время назад. Тогда уже стало заметно изменение его отношения ко мне, и я отчаянно ухватилась за эту идею как средство — так мне думалось — сделать ему приятное. Когда мы отправились в конюшню, я прихрамывала так же сильно, как и в тот другой злополучный день, только теперь я не увидела сочувствия со стороны Клэра. Наоборот, он всячески старался скрыть свое отвращение к моим неуклюжим движениям.
Клэр ушел сразу же, увидев меня верхом на лошади. Перед этим он дал резкие указания конюху, тому самому юнцу со спутанными волосами, которого я уже видела. Его звали Том — единственное, что мне удалось вытянуть из него: его робость и невнятная речь затрудняли общение с ним. Однако с течением времени мне удалось преодолеть его робость, и мы объяснялись знаками и смехом. Том оказался веселым малым и находил мое неумение ездить верхом чрезвычайно забавным. Думаю, подобное отношение не было преднамеренным, что скрашивало немного это тяжкое испытание. В присутствии Клэра все было бы иначе.
Когда бы я ни выезжала, Том всегда был со мной. Ему было приказано сопровождать меня, когда я выезжала за пределы усадьбы: на болоте и пустошах, где было так мало ориентиров, заблудиться не составляло никакого труда. В плохую погоду трудно было представить более ужасное место, однако с течением времени я научилась ценить его своеобразную красоту. Окраска папоротников и вереска менялась от времени года: расстояние, тени и погода привносили незначительные изменения в их цветовую гамму, так что монотонные на первый взгляд коричневые, зеленые и красноватые тона напоминали огромный и замысловато сотканный ковер. Болота казались безграничными, и было приятно ощущать себя свободной вдали от гнетущей атмосферы дома и его хозяина.
Болота обладали еще одним достоинством. Толстая подушка из вереска смягчала удары при падениях, которых было не так уж мало, но я предпочитала не демонстрировать их перед холодным критическим взглядом Клэра. Том не был критиком. Едва я падала, он подбегал ко мне, ухмыляясь и посмеиваясь, и водружал меня обратно на лошадь до следующего падения.
Обычно я чувствовала себя бодрее после прогулки. В это утро было труднее, чем когда-либо, возвращаться обратно. Трубы дома вставали из-за горизонта, над ними нависала темная масса облаков, и дом представлялся островом тьмы среди моря солнца.
Мысль о беседе в библиотеке также не способствовала подъему моего настроения. Слезая с лошади возле конюшни, я увидела стоящие там незнакомые лошадь и коляску. То был наемный экипаж.
Стало быть, у нас был гость, — гость незнакомый, так как выезды соседей, приезжавших в поместье, были мне уже известны.
Я полагала увидеть визитера за завтраком, но мое любопытство не удовлетворилось так быстро. Я узнала, что завтрак подадут мне в комнату. Теперь такие распоряжения поступали от Клэра довольно часто под предлогом моего слабого здоровья. Предлог был явно надуманным: в последнее время я чувствовала и выглядела значительно лучше, и бедняжка миссис Эндрюс, передавая распоряжение барона в первый раз, покраснела от стыда. Теперь я привыкла к таким распоряжениям и даже испытывала облегчение быть одной, чем сидеть молча с человеком, избегавшим моего взгляда.
Я знала, что лучше не идти вниз, пока меня не позовут. Клэр прислал служанку, и, спускаясь по лестнице, я чувствовала, как сильно бьется мое сердце. Я не представляла, о чем пойдет речь, но обращение Клэр предполагало, что разговор не доставит мне удовольствия.
Клэр ждал меня в библиотеке, незнакомец находился здесь же. Он был тощ, как скелет, и одет в черный костюм, порыжевший от старости. Прилизанные черные волосы, гладкие и лоснящиеся, словно
