все еще верен мне, да и то только потому, что ему что-то от меня нужно. Как и Вильям, если подумать. Хотя Вильям будет не слишком-то мной доволен, не так ли? Не то чтобы это имело какое-то значение, поскольку не могу же я угодить им обоим? Артур? Он слишком занят своей девицей, чтобы его заботило, жив я или умер, а у Перри и своих проблем предостаточно. Ну и опростоволосился же ты, Перри, признайся. Я слышал, Круикшэнк уже рисует карикатуру для плакатов. Назвал ее «Бальбус, злой шутник», или еще как-то в том же роде. Этими плакатами по пенни за штуку будет вскоре увешан весь Лондон. Что-то ты неважно выглядишь, Перри. Ты здоров?
Маргарита нахмурилась. Лорд Чорли отнесся к своему разорению что-то уж слишком благодушно.
— И что вы решили делать, Стинки? — спросила она, взмахом руки приглашая его сесть на диван напротив.
— Делать? — Он пожал плечами. — Не имею ни малейшего понятия, дорогая. Поначалу я рыдал, как ребенок, но слезами, как вы понимаете, горю не поможешь. Вероятно, я просто убью себя, сведу, так сказать, счеты с жизнью.
— Ясно, — проговорила бесцветным голосом Маргарита и прикусила нижнюю губу. Она жаждала мести, но ей совсем не хотелось смерти членов «Клуба». Если бы она желала их смерти, то давно бы застрелила одного за другим даже не моргнув глазом. Нет, ей хотелось, чтобы они мучились, страдали.
Сэр Перегрин вскочил на ноги.
— Не пугай ребёнка, Стинки, — сердито воскликнул он. — Ты слишком любишь себя, чтобы когда-либо пойти на такое.
Лорд Чорли почесал за ухом.
— Да, конечно, но мне так хочется, чтобы меня хоть кто-нибудь пожалел. Поэтому я и пришел сюда. Но ты, похоже, меня опередил. — Он шлепнул себя ладонями по коленям и поднялся. — Ну, что, Уоттл, идем? Думаю, у меня хватит денег купить нам обоим что-нибудь поесть до того, как меня бросят в долговую яму. Вы будете меня там навещать, Маргарита? Может, даже принесете мне туда как-нибудь корзинку горячих булочек и новую колоду карт?
— Можете на меня положиться, Стинки, — отвечала Маргарита, вздохнув с облегчением.
Если очень повезет, лорд Чорли проведет в тюрьме «Флит» несколько лет.
— Я тоже пойду, дорогая, — проговорил со вздохом сэр Перегрин. — Не удивляюсь, если застану по возвращении домой также и у своей двери целую очередь кредиторов, хотя я не задолжал и половины того, что должен Стинки. Но кредиторы — это та цена, которую нередко приходится платить человеку, впавшему в немилость. До свидания, Маргарита. Вы были верным другом, и я могу только надеяться, что дружба со мной и Стинки не повредит вашему доброму имени.
— До свидания, дорогие джентльмены, — проговорила без улыбки серьезным тоном Маргарита и, проводив их, вернулась с легким сердцем в малую гостиную. Итак, она одержала победу. Оба, и Перри и Стинки, были уничтожены, сломлены, и при этом ни тот ни другой даже не подозревали о ее причастности к этому.
Теперь она должна покончить с остальными, причем быстро, прежде чем они успеют понять, что кто-то за ними охотиться.
Сегодня вечером — Мэпплтон.
Завтра — остальные двое. Последние двое. Те, которые, как она чувствовала, были самыми худшими из всех пятерых. Самыми умными из них и поэтому наиболее виновными.
Она вновь села за стол и, открыв тетрадь отца, прочла следующие несколько строчек:
«Р. X. — жаден, честолюбив и суеверен до крайности. Бедняга так боится умереть, что просто вынужден жить! В. Р. — загадка, черт его возьми. Будь осторожен, имея дело с человеком без слабостей».
Маргарита закрыла тетрадь и, грызя костяшки пальцев, уставилась невидящим взглядом в окно. Вскоре она одержит полную победу, в этом не могло быть никаких сомнений. Но ее триумф будет означать, что Донован потерпит неудачу в своих тайных переговорах с членами «Клуба».
Донован любит ее. Он сам ей об этом сказал. Но будет ли он любить ее по-прежнему, когда все это закончится? Она так долго жила прошлым и настоящим. Может ли она наконец позволить себе думать о будущем?
ГЛАВА 17
Тому, кто держит обезьяну, приходится платить за разбитые зеркала.
Томас подошел сзади к роскошно одетому созданию в высоком напудренном парике и прошептал:
— Не желаете ли, мадемуазель, прогуляться в кустики?
— Донован! — Маргарита рывком обернулась, и он увидел у нее на щеке, слева от полных губок, черную в форме сердечка мушку. Озорные зеленые глаза молодой женщины почти затмевали своим блеском фальшивые изумруды на ее серебристой маске, подобранной в тон отливающему серебром шелковому платью. Ноздрей его коснулся аромат роз. Она раскрыла веер и принялась кокетливо им обмахиваться. — О, добрый сэр, как вам удалось узнать меня?
— Это было нетрудно, ангел, — ответил Томас и, взяв ее за руку, увлек на темную узкую тропинку, прекрасно отвечавшую его планам в отношении Маргариты Бальфур. — Я просто искал здесь самую красивую женщину. И потом, — он с ухмылкой посмотрел на нее, — я, как ты, надеюсь, помнишь, интимно знаком с этим восхитительным родимым пятнышком у тебя на шее.
— Мы не можем исчезнуть надолго, Донован. — От его слов Маргарита вспыхнула под маской до корней волос. — Билли была со мной очень мила, и я стремлюсь вести себя сегодня вечером необычайно хорошо в качестве покаяния за мои прошлые прегрешения. В конце концов, Билли не виновата в том, что она такая непроходимая дура. Вы можете поцеловать меня, месье, если уж вам так этого хочется, но не более того. На маскарадах, как мне сказали, подобные вещи дозволяются.
Томас с сожалением покачал головой.
— Я лучше не стану и начинать того, чего явно не смогу закончить. А глядя на твое платье, я понимаю, что все закончится рыданиями, что бы мы с тобой не предприняли. Могу я поздравить тебя?
— С моим необычайно оригинальным платьем? Благодарю вас, мой добрый господин. Я обожаю с детства подобные наряды. Однажды в церкви, когда я была еще весьма юной особой, я…
— Не с твоим платьем, моя дорогая, хотя оно и великолепно, если не считать того, что к тебе в нем страшно подступиться. Сомневаюсь, что дамы в таких нарядах когда-либо развлекались в саду. — Томас скинул с головы капюшон домино и натянул на глаза черную маску. — Я поздравляю тебя с твоим Бальбусом. Как это тебе удалось?
Она отвернулась, избегая смотреть ему в глаза.
— У меня есть друг, которому удалось весной устроиться на несколько дней в Тауэр садовником.
— Ну конечно же! Как это не пришло мне в голову? Вероятно, это тот самый друг, который сегодня утром в Тауэре изображал разносчика. Он также, как я успел заметить, весьма сведущ в картах. Я, как ты должно быть поняла, разглядел наконец-то его брови, или бровь. Это самая примечательная у него черта — не понимаю, почему он прилагает столько усилий, чтобы скрыть ее, — и к тому же, весьма знакомая. Весьма напоминающая, в сущности, наиболее примечательную черту мисс Роллингз.
Повернув к нему голову, Маргарита широко улыбнулась.
— Да, Донован, в уме тебе никак не откажешь. И ты не теряешь времени зря! Ты видел его со Стинки?
Он поднес ее руку к губам и поцеловал нежную кожу выше перчатки.
— Гм, на вкус ты просто превосходна, ангел. Как нежнейшие свежие сливки. Да, я видел его с ним. Итак, с двумя из них покончено. Скажи, кто возглавляет твой список сегодня? Мэпплтон? Хервуд? Надеюсь, не Лейлхем? По крайней мере, пока.
. — Похоже, я недооценила тебя, сказав, что в уме тебе не откажешь. Ты не просто умен, Донован. Ты необычайно умен. Сегодня очередь Артура. Надеюсь, ты останешься в стороне и не будешь мне мешать? Хотя, разумеется, это не имеет большого значения, поскольку ничего уже изменить нельзя.
Томас не смог удержаться. Он позволил Маргарите опустить руку, хотя и не выпустил ее из своей, и задал ей вопрос, который вертелся у него на языке:
— Что они сделали тебе, Маргарита? Какую такую страшную обиду нанесли, что ты решила их так жестоко наказать? Знают ли они об этом? Хотя, нет, конечно. Иначе они не смогли бы оставаться твоими
