— Любимая, мне задержаться в Лондоне?
— Нет. Но сейчас люби меня.
Она потерлась об него, и дыхание ее участилось. Он лежал на ней, растворяясь в аромате и прикосновении ее тела. Он уже собирался войти в нее, когда заглянул ей в глаза, и внезапно остановился. Не говоря ни слова, он отодвинулся и лег на спину рядом с нею.
— Гарт… что?..
— Ты не хотела заниматься этим. Ты притворялась, так ведь? Через мгновение она кивнула, закрыв глаза.
— Почему? Неужели ты думаешь, что мне так важно мое удовольствие, что я захочу получить его таким способом?
— Я хотела любить тебя.
— Это неправда.
— Я хотела любить тебя. Мой мозг хотел любить тебя. Я не знаю, почему не смогла заставить мое тело откликнуться… Я пыталась, но оно не захотело, поэтому я притворилась. Разве ты не понимаешь? Я хотела ощутить тебя в себе. Мне наплевать, будет у меня оргазм или нет. Я хотела тебя.
— Тогда почему ты так и не сказала? Зачем притворяться?
Она содрогнулась:
— Извини. Я не знаю, почему не могу рассказать тебе всего. Он взял ее за руку:
— Засыпай. Когда вернешься домой, мы поговорим. Ты сможешь рассказать мне все, что захочешь. Она уткнулась головой в подушку.
— Ты возвращаешься завтра?
— Да. — Он склонился над ней и поцеловал кусочек лба, который остался виден. — Спокойной ночи, любимая.
— Спокойной ночи.
Он выключил лампу. В темноте ее голос коснулся его как нежная рука.
— Я люблю тебя, Гарт.
В воскресенье утром Гордон лежал на больничной кровати, вспоминая о прошлом. Сабрина не сводила глаз с его худого лица, но она думала о Гарте, который возвращался в Америку. Голос Гордона становился все громче:
— Потом, в Алжире, было столько дел… конечно, в те дни сердце у меня было в порядке — я мог работать по восемнадцать часов без отдыха…
— И работал, — пробормотала Сабрина, — оставляя нас на прислугу.
— Стефания! — резко одернула ее Лаура. Сабрина пожала плечами:
— Это было давно.
— Тогда зачем говорить об этом? Твой отец всегда старался поступать как можно лучше и по отношению к своей стране, и по отношению к семье. Надо сказать, я удивлена. В прошлом его осуждала не ты — это всегда делала Сабрина.
На имени Сабрины голос ее дрогнул.
— Извини, — сказала Сабрина. Гордон смотрел на нее, сдвинув брови.
— Твоя мать рассказала мне, что произошло на кладбище. Нет смысла, знаешь ли, пытаться быть Сабриной. Этим ее не вернешь.
Сабрина смело встретила его взгляд, бросая ему вызов, в надежде, что он узнает ее, но понимала, что этого не будет. Если отец не сделал этого прежде, как он узнает ее сейчас, когда он сосредоточен на ровном биении своего сердца?
— И, кроме того, ты ей ничего не должна. Она была другая и вела иную жизнь. Не говорю, что она была хорошей или плохой…
Он закашлялся, и Лаура моментально встала рядом с ним.
— Тебе нельзя волноваться. Доктора сказали, что ты поправишься, если будешь вести себя спокойно. Мы никогда отсюда не выберемся, если ты не будешь слушаться врачей.
— Я и не волновался, — спокойно сказал Гордон. — Я просто напоминал, что Стефании незачем стыдиться своей жизни.
— Ты говорил так, словно образ жизни Сабрины имел какое-то отношение к ее смерти. Ты не имел права — извини, Гордон, мне не следовало этого говорить. Стефания, что ты будешь делать с «Амбассадором»?
— Твоя мать меняет предмет разговора, — сказал Гордон Сабрине. — Но я ведь любил твою сестру. Даже когда я считал ее необузданной и беспечной, даже когда она вышла за этого напыщенного осла, герцога Как-его-там…
— Виконта, — подсказала Лаура. — Но я думала, мы не будем говорить о Сабрине.
— Я всегда любил ее. Я просто не был с ней так близок, как с тобой. Ты это понимаешь?
— Не надо, — тихо сказала Сабрина. — Пожалуйста, не надо…
Щеки ее пылали, ей хотелось убежать.
— Мне с ней было неловко, потому что я всегда чувствовал, что она вот-вот вскочит со стула и бросится куда-то… сделает что-то. Побежит наперегонки, или залезет в какие-нибудь пещеры, или застрелит лисицу, или станет первой красавицей бала. Я любил ее, другой такой не было, но я не мог при ней расслабиться, потому что никогда не мог предсказать, что она сделает в следующую минуту.
Голос его звучал все громче. Сабрина заставила себя сидеть тихо.
— Я всегда беспокоился, как она повлияет на репутацию посольства. Мы пытались сказать вам обеим, что мы символизируем Америку, и что моя карьера зависит от того, какой образ мы представляем миру. Мне никогда не надо было беспокоиться о тебе, но Сабрина с ее живой натурой казалась неуправляемой.
Ты понимаешь, почему я иногда был суров с ней, боясь, что она сделает что-нибудь глупое или опасное? Почему мы решили отправить вас обеих к «Джульеттам»? Почему я мог казаться не всегда… по- отцовски нежен?
Сабрина молчала.
— Но я любил ее. Она была огонь, и свет, и любовь. Столько энергии и любопытства. Столько жизнелюбия. Я жалею, что ни разу не сказал ей об этом. — Голос Гордона начал затихать. — Даже когда мы переехали в Вашингтон, я не сказал ей. Она бегала столько же, сколько всегда. Вышла замуж и развелась, создавала свой магазин, ездила на верховые охоты и в круизы. Она даже сошлась с каким-то бразильцем. Но я любил ее не меньше, чем тебя. И я жалею, что не сказал ей этого.
Лаура плакала отвернувшись. Глаза Гордона были закрыты, под белым покрывалом его грудь поднималась, и опускались с неглубоким дыханием. В тишине Сабрина слышала шаги и негромкие голоса других посетителей больницы в воскресный вечер…
«Родители, — думала она. — Ей уже тридцать два, а они по-прежнему могут заставить ее чувствовать себя виноватой из-за того, что она их разочаровала. Гордон пытался объяснить и извинить пренебрежение, равное целой жизни, и в то же время сказать ей, что он не хочет, чтобы она походила на Сабрину. А Лаура, которая была ближе к Сабрине, старалась не показать, как ее возмущает предпочтение Стефании».
— Она знала, что ты любишь ее, — сказала Сабрина обращаясь к закрытым глазам Гордона, жалея, что не может найти способа убедить отца. — Даже когда поняла, что разочаровала тебя.
Гордон кивнул. Поглощенный собственным здоровьем, он легко поддался убеждениям, что все хорошо.
— Я теперь подремлю, — сказал он. Когда они выходили из больницы, Лаура взяла Сабрину за руку.
— Мне кажется, я должна извиниться за только что сказанные твоим отцом слова.
— Что он сделал?
— Отослал нас, как только сказал то, что собирался, и добился, что с ним согласились. Он всегда поступает так. Это оказывается очень эффективным в дипломатии, но в обычной жизни помогает не всегда.
— Но разве не успокаивает то, что он последователен даже в горе?
Лаура пристально посмотрела на дочь.
— Вот такое двусмысленное замечание могла бы сделать Сабрина. Это не по-доброму по отношению к
