— Забудь об этом. Я найду такси.
— Я сделаю это сам.
Такси не было. Все еще шел дождь. Пройдя несколько кварталов, Гарт спустился в метро. Он стоял на платформе, отталкиваемый пассажирами, которые спешили войти в поезд. Воздух пах влажной шерстью. Он не торопился, поэтому отступил.
Он мог и ошибаться. У него не было доказательств. Ученые при помощи доказательств настаивают на очевидном. Наблюдение контролируется экспериментами, документами, проверками. То, что с ним случилось во время лекции, — это внезапный поток света, как будто распахнули шторы, ослепивший его. Все совпадает: он был уверен, что она — Сабрина.
В вагоне не было пустого места. Покачиваясь, Гарт стоял в переполненном проходе, держась за металлический поручень с ременной петлей, похожей — отметил он про себя — то ли на веревку палача, то ли на слезу. Она его одурачила. Она обвела его вокруг пальца. Ученого, скрупулезного исследователя, заслужившего международное признание за умение безупречно проводить эксперименты и вести научную документацию. И он даже не заподозрил, что живет с сестрой-близнецом своей жены. Спит с сестрой своей жены. Он закрывал глаза на ее ошибки, убеждая себя, что она старается сделать их союз более счастливым; он вечно оправдывал ее, позволяя дурачить себя. Снова и снова он помогал ей дурачить себя, помогал и одновременно любил ее. Идиот.
В вестибюле отеля он замедлил шаг. Наконец в переполненном лифте, который останавливался на каждом этаже, до него дошел весь смысл произошедшего, и он скорчился, как от удара в живот. Его жена умерла.
— Вы будете выходить?
Гарт увидел, что двери лифта открыты на его этаже и какая-то девушка придерживает их рукой.
— Да, — хрипло произнес он и, откашлявшись, добавил: — Благодарю вас.
Она проследила взглядом, как он неверной походкой побрел по ковровой дорожке.
— О вас кто-нибудь позаботится?
— Да, спасибо. — Нет. У него никого не было, но это касалось его одного. Его и Сабрины.
Перед дверью в их комнату он привалился к стене. Его трясло, было трудно дышать. Он стоял точно зажатый в ледяных тисках и ждал, когда уймется дрожь. Мимо него проходили постояльцы с удивленными лицами. Официант катил тележку с напитками и закусками. Гарт услышал, что за дверью зазвонил телефон и к нему подошли. Значит, она ждала его. Он должен увидеть ее. В конце концов, он мог ошибаться, хотя надежда была бесконечно мала и ненаучна. Он вставил ключ в замок и вошел. Сабрина, съежившись, сидела в кресле у окна. От света лампы ее волосы казались особенно золотистыми, а кожа бледно- прозрачной. Она выглядела хрупкой и уязвимой, и Гарт инстинктивно протянул к ней руки. Нет! Что-то остановило его, и он так и остался у двери, а Сабрина сказала:
— Звонил Рольф, интересовался, как ты.
Увидев выражение его лица, она замолчала. Сабрина догадывалась, что он знает правду. Она поинтересовалась, как он раскрыл это. Ее глупое поведение в лаборатории днем, какая-то другая ошибка или же просто аналитическое мышление все сопоставило? Какая разница? Было слишком поздно что-то менять.
Она была напугана, но вместе с тем почувствовала непонятное облегчение. Она не могла ничего объяснить. Она была не в состоянии признаться ему, но она хотела, чтобы он объяснил ей, она хотела уйти так, чтобы между ними осталась правда, а не нагромождение лжи…
Повисло тягостное молчание. Она колебалась, никто не решался произнести слов, которые бы навсегда изменили их жизнь. Наконец Гарт подошел к торшеру и включил его.
— Не надо недомолвок. У нас уже достаточно их было, не правда ли, Сабрина?
На этот раз ее имя прозвучало из его уст странно. Чужое имя. Чужое не для нее. Чужое для Гарта.
— Ну? — спросил он, в его голосе прозвучала отчаянная надежда на то, что он, возможно, и ошибается.
— Нет, — сказала она так тихо, что ему пришлось прислушаться. — Ты не ошибаешься.
— Сабрина?
— Да. Он резко развернулся и зашагал по комнате, не глядя на нее.
— Что это было, игра? Ты захотела немного поиграть в домохозяйку, тебе понадобилась уже созданная семья, простаки, которые подыгрывали бы тебе и позволяли дурачить себя? Жизнь в Лондоне была скучной, и поэтому ты велела своим богатым друзьям держать для себя позиции, а сама тем временем играла в бедность? Никакого разнообразия, не так ли, для того, чтобы время проходило более…
— Гарт, замолчи, пожалуйста, замолчи, это неправда! Ничто из этого…
— И профессор, строгий профессор старается и добивается благосклонности леди Сабрины Лонгворт, в то время как она одурачивает его. Величайшая глупость, которая только возможна.
— Пожалуйста, нет!
Он отбросил чемодан в сторону.
— Зачем же леди Сабрине это понадобилось? Что она хотела? Всего лишь поиграть в домохозяйку? Вероятно, нет. Она желала чего-то большего. Что же это могло быть? — Он присел на край дивана около Сабрины. — Могло ли это быть, могло, вероятно, быть то, что она желала показать своей сестре, что может быть домохозяйкой? Не так ли? Леди Лонгворт, которой наскучили ее богатые друзья, решила показать своей сестре, что нет ничего, чего бы она не могла сделать. Она уже обскакала свою сестру во всем — деньги, успех, дружба, любовники… Боже мой… — Он запнулся и отсутствующим взглядом посмотрел на свои руки, поворачивая их, словно хотел убедиться, что в них ничего нет.
— Стефания мертва. Моя жена мертва. Ты знала это. На похоронах ты стояла рядом со мной. Ты позволила мне похоронить мою жену, не сказав мне, что я делаю. — Он склонился над ней, а она напряженно сжалась. — Ты, проклятая сука, как смела ты стоять там, когда опускали гроб в могилу, как смела, не сказать нам, кто лежал в нем?
— Я говорила тебе! Я пыталась сказать тебе! Ты не стал слушать меня, я говорила, что я — Сабрина! Он снова зашагал по комнате.
— Ты пыталась. Это так. Но насколько старательно ты это делала? Сколько раз? И как скоро после того, как стало известно о ее смерти?
Он содрогнулся от своих же слов, и в его сознании пронеслось несколько образов: веселые Пенни и Клиф, их полные веры лица; вся семья за обедом, слушающая его рассказы о своей работе. День благодарения и полный дом приятелей, кладбище, гроб, Стефания, дрожащая под его рукой… нет, проклятье, нет Стефании, Стефания умерла, он утешал Сабрину и наблюдал, как священник совершает обряд над его женой.
— О Боже, ты ответила на тот телефонный звонок, ты полетела с нами в Лондон, ты провела с нами два дня перед похоронами в рыданиях и так и не сказала нам, кто же умер.
— Прекрати. Как ты смеешь? — Она вскочила и встала у окна, высоко подняв голову. — Что бы ни произошло, как смеешь ты намекать, что я не страдала? Как смеешь ты обвинять меня, что я заняла ее место для того, чтобы доказать, будто я лучше ее? Я не была лучше, я никогда не думала, что я лучше, мы были одинаковые, мы были частью друг друга, и я любила ее больше всего на свете. Я любила ее сильнее, чем ты, в конце концов, я думала о ней как о человеке, а не как ты о жене. Я хотела, чтобы ее любили и заботились о ней, а ты не дал ей ничего. Ты был так погружен в себя, что все эти годы едва замечал ее, ты не прислушивался к ней… Боже, Гарт, прости меня, прости! Я не хотела этого говорить. Я знаю, все было гораздо сложнее, у двух людей никогда не бывает все просто… Но я любила ее так, что мне не хватает ее, мы не рассчитывали на это, мы думали, это продлится неделю.
— Мы? О чем ты говоришь? — Шагая по комнате, он дотрагивался до мебели, будто это было единственной поддержкой в его шатком мире. — Стефания никогда бы не приняла участия в таком грязном розыгрыше.
— Разумеется, приняла, иначе, как же мы поменялись местами? Прости, я не хотела, чтобы ты знал, я не хотела причинять тебе боль.
— Причинять боль! Ты сумасшедшая? После многих недель лжи, после того, как ты дурачила меня, ты не хотела причинять мне боль?
— Да, хотя это звучит глупо. — Она смотрела в окно на огни города, искаженные дождем. — Но я же