— Но когда мы об этом разговаривали, ты сказал, что не собираешься разводиться.
Гарт почувствовал, как к горлу подступила тошнота, и стиснул зубы. Никакого развода. Хирургическая операция: вырезать ее из их жизни.
— Пенни, мы не говорим о разводе. Смотри, как поздно. Разве вам не надо делать домашние задания?
— Мы все сделали днем, — сказал Клифф. — А мама вернется?
— Не знаю.
— Она вернется! — закричала Пенни. — Вернется! Я знаю, что вернется! Ты врешь!
— Я не вру, — сказал Гарт резче, чем собирался. Он понизил тон, ему надо было заставить их понять. — Пенни, иногда люди совершают поступки, которые вам не кажутся правильными или разумными, но это не означает, что они не правы. Ваша мама и я… у нас вышли разногласия кое в чем, и она подумала, что на какое-то время она вернется в Лондон. Вы же знаете, что она все равно собиралась туда съездить, чтобы позаботиться о деле своей сестры. Единственное, что изменилось, это то, что ей придется пробыть там дольше, чем она думала…
— На сколько дольше?
— Я не знаю.
— Ты знаешь. Вы с мамой все решили, а ты врешь об этом. Это несправедливо. Никто не спрашивал нас с Клиффом, чего мы хотим, а мы тоже здесь живем, и она — наша мама, и я собираюсь ей сказать, что мы ее ждем, чтобы она приехала домой, и ты меня не остановишь!
Она выскочила из комнаты и рванулась вверх по лестнице. Клифф посмотрел на отца и осторожно, стараясь быть взрослее сестры, сказал:
— Она ведь вернется, правда? Я имею в виду, ты сказал, что не знаешь, но это вроде того, как всегда говорят ученые, когда не знают точно, что должно произойти? Гарт кивнул:
— Да, ученые говорят именно так.
— Папа. — Клифф поерзал на стуле. — Папа, ты ведь хочешь, чтобы она вернулась? Правда?
— Это… сложно, Клифф. Я не могу дать тебе однозначный ответ.
Клифф крепко зажмурился.
— Чушь собачья.
— Довольно! Я не разговариваю с тобой в таком тоне и таких же манер требую от тебя. Ты что, думаешь, мне это нравится? Пропади все пропадом, происходят вещи, на которые я не могу повлиять. Можешь ты начать понимать это? Если ты достаточно взрослый, чтобы заявлять отцу, что он несет чушь собачью, ты достаточно взрослый, чтобы выслушать, когда я говорю тебе, что не все, что со мной происходит, зависит от меня.
— Что же, ты не можешь винить нас в том, что изгадил свою жизнь. — Потрясенный собственными словами, Клифф поспешил отступить. — Я извиняюсь, пап. Я извиняюсь. Я не это имел в виду.
Гарт почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Его дети никогда так с ним не разговаривали. Стефания не позволила бы этого. Стефания держала их в руках. А теперь все пошло наперекосяк. Все распалось без притягательного центра. Он начал было что-то говорить, но бросил на полуслове. Он оттолкнул свой стул, ему захотелось выпить.
— Папа?
— Да, Клифф.
— Ты любишь маму?
В наступившей тишине были слышны тиканье электрических часов и гудение холодильника.
— Знаешь, — сказал Гарт, — когда мы поженились, твоя мама была такой красивой, что все просто глазели на нее, они считали меня самым везучим парнем на свете. А когда мы переехали сюда и родился ты…
— Почему ты не хочешь отвечать? — закричал Клифф. — Мы ее любим, как получилось, что ты ее не любишь? Она тоже любит тебя. Что с тобой не так? А, муть. — Он потер глаза. — Я, кажется, не хочу говорить об этом. Я собираюсь написать маме письмо. Наверное, тебе это тоже не понравится?
«Мы собираемся отрезать ее от нашей жизни, — подумал Гарт. — Это означает — не поддерживать никакой связи». Он постарался, чтобы его голос звучал ровно:
— Может быть, нам следует предоставить ее самой себе? Дать ей какое-то время, не вступая с ней в контакт. Может быть, она хочет именно этого?
— Откуда ты знаешь? Тебе все равно, что она хочет. В любом случае ты говорил мне, что ученые не должны принимать решений, пока не соберут так много фактов, как только смогут. Разве не надо, чтобы у мамы тоже было больше фактов?
— Каких фактов?
— Что мы ее любим, — укоризненно проговорил Клифф. — Хотим, чтобы она вернулась. И если она, — добавил он пришедшую ему неожиданно блестящую идею, — если она не вернется, мы поедем в Лондон и привезем ее.
Раздавленный между собственным гневом и любовью к детям, Гарт пытался ответить ему, но слова не выговаривались.
— Ладно, — произнес Клифф, ободренный молчанием отца, — я не все в этой истории понимаю, но я напишу маме. Пенни и я можем послать наши письма одновременно. Я, может быть, даже на днях ей позвоню. На свои карманные деньги.
— Давай, Клифф, поговорим завтра утром. Ладно?
— Ладно, но мы все равно напишем ей сегодня. Гарт кивнул:
— Я поднимусь попозже к вам, чтобы пожелать спокойной ночи.
«Стерва, — подумал он и повторял это ядовитое слово как удар молотка, когда сидел в одиночестве и наливал себе выпивку. — Посмотри, что натворила с ними. Им было бы лучше, если бы они знали, что ты умерла».
«Кто умерла? — спросил он себя. — И неясно ответил себе: — Не знаю».
На другой день ему в кабинет позвонил Нат:
— Только сейчас услышал, что ты вернулся. Совещание хорошо прошло?
— Я не поехал. Изменилась программа.
— А Стефания? Ее программа тоже изменилась?
— Нет.
— Так что, она сейчас в Лондоне?
— Да.
— Когда она возвращается?
— Она не возвращается.
— Не возвращается? Что это значит?
— Она остается там. Нат, мне не хочется об этом говорить.
— Понимаю. Долорес будет меня расспрашивать.
— Извини меня, но расспросы Долорес — это твоя проблема, а не моя.
— Это, несомненно. У меня на следующей неделе два свободных дня. Мы могли бы поехать на подледный лов.
— Ты эти два свободных дня придумал.
— Ну, и придумал. Но мои пациенты это переживут. Может, проведем немножко времени в глуши и по- новому увидим мир?
— Я не хочу оставлять Пенни и Клиффа.
— На день-два?
— Нат, дай мне привыкнуть к статусу родителя-одиночки.
Наступила пауза.
— Ладно. Тогда как насчет того, чтобы пообедать с нами? Долорес тоже просит об этом.
— Вы приходите сюда. Я приготовлю что-нибудь в микроволновой печке. Знаешь, даже идиот может приготовить вполне приличную еду в микроволновке.
— Долорес предпочтет сама для нас постряпать.
— А я предпочитаю постряпать для нее. Передай ей, я скоро позвоню. И еще, Нат… спасибо.
