спала, а в чистых небесах по-прежнему вставала Дева, я у себя в покоях сидела и складывала их воедино.
Не так давно был мой день рождения — не спрашивайте, который! Впрочем, вычтите тридцать третий, год моего рождения, из нынешнего девяносто девятого, и получите две из трех цифр, знаменующих присутствие дьявола — и он, похоже, был недалеко.
Задней дверью короля Испанского назвал Ирландию Рели. Тот, кто удерживает этот остров, держит Англию на мушке.
Кусочки сложились, словно в детской головоломке.
Мой лорд решил сделать Ирландию своей вотчиной, плацдармом, чтобы угрожать мне. Он создает свою армию, свою воинственную партию из своих новых рыцарей в качестве офицеров и солдат, которых записал пропавшими».
Он не станет драться с О'Нилом, тем более — исполнять мой приказ и выкорчевывать мятеж, бунтовщик станет его вассальным королем, чтобы править Ирландией от его — не моего — имени.
Ради этого он добивался популярности, заигрывал с толпой, ставил под сомнение мою власть и пытался подменить ее своей. Этому всему он научился у Генри Болингброка, именно так тот сверг Ричарда II! Он хочет низложить меня! Самому стать королем!
Слава Богу, он в Ирландии! И не может вернуться без моего приказа — так пусть остается там, покуда я не призову моих верных лордов выгнать его из берлоги на открытое место, где я сумею с ним справиться.
Худые бледные пальбы новой безжизненной зари робко ощупывали небо. Я подняла отяжелевшую голову. Из зеркала на меня глянула одетая в линялый шлафор не Глориана, не я, а дряхлая старуха, с запавшими глазами, с ненакрашенным лицом, с седыми взлохмаченными космами.
О, мой лорд, мой лорд…
Будь я молочницей с подойником в руках, ты — юным пастухом с холмов, были бы мы счастливей?
Если я плачу сейчас — последние ли это слезы?
О, мой сладкий лорд…
Мой сладкий предатель…
Что-то происходило — суета внизу расколола росистую утреннюю тишину, словно стекло: крики, звон стали о сталь. Топот бегущих ног — при дворе бегут только из страха. Или, упаси Бог, желая убить? Мужские шаги, громкие, они приближаются, они здесь…
Шум в дверях, женский визг, Уорвик бросается ко мне, тщетно пытается заслонить своим телом, и вот он врывается, в руке его обнаженный меч, направленный мне в сердце!
Глава 9
— Ни с места, если вам дорога жизнь!
Так ли оно было, когда лорд Сеймур ворвался к моему брату, — и пронзил ли тогда Эдуарда тот же смертельный, оглушительный ужас?
Domine, in manus tuas… В руце Твои, Господи, предаю дух свой…
В ту секунду я видела свою смерть, и она была прекрасна. Даже под слоем дорожной грязи лицо его было краше обычного, щеки раскраснелись от утренней скачки, локоны падали в живописном беспорядке, тело возмужало, свежий шрам на руке сиял, как другой шрам на другой руке, впервые разбудившей жар в моей крови, научившей пламень в чреслах то согревать, то распаляться…
Если в разговоре о том, что люди думают перед смертью, вам начнут вещать о высоком и священном, не верьте. Когда умирал Сократ, его мужской орган принял боевую готовность, это видели все ученики. Чудо! — вскричал порочный старый мудрец. — Эрекция на смертном одре! От моего имени принесите в жертву Богу любовь петушка!»
Так и я в эту минуту умирала от блаженства при виде моего лорда, его глаз, его тела и думала о том, что могла бы им обладать.
Сгорая…
Я горела, горела — может, я умерла и попала в ад? Но нет, руки мои, сердце, голова были холодны как лед.
И я заставила себя холодно встретить этот опасный взгляд.
— Что все это значит, милорд?
Он рассмеялся странным диким смехом:
— Это не измена, хоть и выглядит подобием измены! Я не замышляю никакого предательства, хотя вернулся очистить себя от предательских наветов, разогнать подлых наушников, что клевещут вам на вашего преданнейшего и вернейшего слугу…
Кто с ним? Я не сводила глаз с его искаженного лица, однако боковым зрением видела в дверях частокол обнаженных мечей — это не мои люди.
— Где стража? Я не решалась позвать из страха быть заколотой.
— Милорд, пощадите королеву, коли надеетесь на милость Божью!
Это воскликнула моя верная Уорвик. Мой лорд взглянул на нее так, будто это она повредилась в рассудке, а не он сам.
— Бог с тобою, женщина! — сказала он удивленно. — Угроза Ее Величеству исходит не от меня!
— В этом никто не сомневается, милорд, — проворковала я. — Так зачем же было бряцать оружием? — Я махнула в сторону двери. — Здесь одни женщины, они все любят и чтут вашу светлость.
Я сделала отчаянный жест, и они, слава Богу, поняли, зашептали синими от страха губами:
Да, да, сэр! Да!» — напоминая собой хор в греческой трагедии.
Он кивнул все так же странно, словно во сне:
— Да, мадам, коли вы так говорите.
Похоже, он немного успокоился; я поспешила этим воспользоваться;
— Так что умоляю, дорогой лорд, удалитесь к себе, переоденьтесь с дороги и предстаньте передо мной во всем вашем блеске. Теперь, когда вы вернулись и у меня нет причины сидеть горюющей вдовицей, мы устроим музыку и танцы, сегодня будем пировать, праздновать ваше возвращение!
И, Господи, меня помилуй…
Он бросился передо мной на колени, облобызал руку:
— Ваше Величество, будет исполнено!
И, словно ураган, унесся так же, как и ворвался, увлекая за собой солдат.
Он видел меня в таком виде, в каком не видел никто другой, — голой в спальне. Господи, в наказание ли Ты послал мне этот последний позор? Что стало с Глорианой? Отражение в зеркале смотрело на меня с тем тупым, бессловесным выражением боли и стыда, которое я видела на лицах городских шлюх, когда на потеху ярмарочной толпе их заголяют для публичной порки.
О, я горела, горела, я горела и все же стыла…
Но я не заплакала. Повернулась к Елене, мраморной статуей застывшей позади моего кресла.
— Дайте платок, пожалуйста, накрыть голову, и меховой шлафор. И попросите слугу развести огонь, я замерзла.
Все ожили, засуетились. Я подняла руку:
— И немедленно пошлите за сэром Робертом Сесилом.
— Если Ваше Величество позволит… — Маленькая горничная еще не оправилась от ужаса и говорила с трудом. — Он уже в прихожей, однако говорит, что не покажется пред ваши светлейшие очи, пока вы не одеты, и будет ждать, пока Ваше Величество соизволит выйти.
Роберт сказал, что мой лорд не привел с собой войска. Ни воинственных сподвижников, ни солдат для дворцового переворота, только кучку ближайших друзей, отчаянных голов, которые вместе с ним сбежали из Ирландии в надежде, что я по доброте сердечной прощу и забуду неуспех тамошнего похода. Великий полководец бросил ирландскую войну и поставил все на эту последнюю карту — так, понятно. Однако столковался ли он с ирландским бунтовщиком, или с королем Испании, Папой, или с католическим французским королем сбросить меня и мое правительство — это по-прежнему оставалось загадкой.
— Вашему Величеству надо выпытать у него всю подноготную, — мрачно сказал Роберт, — пока он не взят под стражу и не отдан под суд.
— О, Господи, обязательно ли его судить?
