сообщил ему, что в Берлине идут переговоры; японский военный атташе Осима представляет на них Японию, а Риббентроп, германский министр иностранных дел, и адмирал Канарис, начальник германской секретной службы, представляют германское правительство. Вооруженный этими сведениями, Одзаки попросил аудиенцию у самого принца Коноэ.
Одзаки начал интервью под благовидным предлогом, будто его газета, самый влиятельный официальный орган в Японии, считает, что ее следовало бы правильно ориентировать по части взаимоотношений с Германией. Редактор газеты просил его, Одзаки, передать принцу, что любая полученная информация будет использована как руководство к действию. Коноэ, проницательный политический деятель, питавший большое уважение к популярному политическому комментатору страны, не поддался настойчивой попытке Одзаки вытянуть из него сведения до того, как он будет готов сделать публичное заявление для прессы. Они беседовали вокруг да около затронутой темы, причем Одзаки направлял беседу наводящими вопросами.
И все-таки Коноэ был слишком добродушен, чтобы устоять против атаки того, к кому питал явную симпатию и уважал как специалиста своего дела. Он ослабил сопротивление и проговорился о своем отказе уступить требованию немцев, чтобы пакт был прежде всего военного характера и направлен непосредственно против Советского Союза. Он напомнил Одзаки, что Гитлер и его главные сторонники используют антикоммунизм как одну из главных платформ своей политики. Япония же не имеет пока желания вызывать антагонизм русских больше, чем это необходимо. И поэтому он считал, что вряд ли Япония присоединится к пакту, в котором будет конкретное упоминание о Советском Союзе. Однако он все же дал понять, что правительство обеспокоено деятельностью японской компартии, находившейся на нелегальном положении, и что Япония может легко достичь договоренности с Германией, чтобы пресечь дальнейшее распространение коммунистической идеологии в мире. Несмотря на все старания Одзаки, премьер-министр отказался связывать себя какими-либо выводами, когда речь зашла о возможном исходе берлинских переговоров.
Не прошло и суток, как Зорге уже читал полный отчет об этом интервью, который вместе с информацией от Мияги и Вукелича и его собственной дал ему сложную, но довольно полную картину: чего хотела каждая из сторон, что готова была уступить и с чем могла в конце концов согласиться. После того как было сделано первое сообщение, Клаузен перенес рацию в дом Одзаки и ждал указаний Зорге. Новые сообщения, которые подготовил Зорге, касались: одно — позиции Японии, другое — различных подробностей берлинских переговоров. Он принес их в дом Одзаки, где они были переданы Клаузену с приказом отправить их в течение двенадцати часов четырьмя отдельными частями через определенные промежутки времени.
Об этом периоде своей интенсивной разведывательной деятельности Зорге сказал на суде: «С самого начала, как только я узнал, что рассматривается какой-то вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух стран, а самого тесного политического и военного союза.
Задача, поставленная мне в Москве, — изучение германо-японских отношений — теперь встала в новом свете, поскольку не было сомнения, что главным, что связывало две страны в то время, был Советский Союз или, точнее говоря, их враждебность к СССР. Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в Берлине между Осимой, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о пакте, была предметом беспокойства для Москвы».
Когда Четвертое управление поняло из отчета Зорге, что секретные переговоры в Берлине были нацелены на создание военного пакта, в Берлине появились советские разведчики, чтобы организовать тщательное наблюдение за резиденциями Осимы, Риббентропа и Канариса. Об этом каким-то образом стало известно гестапо и контрразведчикам Канариса. Это настолько встревожило немцев, что они не могли продолжать переговоры без опасения, что каждое слово будет передано в Россию — как раз в ту страну, против которой и был направлен пакт. Наконец Канарис и Гиммлер решили, что единственным способом перехитрить советских разведчиков будет продолжение обсуждения с помощью меморандумов. Вопросы и ответы в письменном виде должны были направляться из учреждения в учреждение специальным курьером под охраной агентов гестапо. Этой уловкой удалось перехитрить русских. Они вели слежку за тремя участниками переговоров, контролировали их передвижение, а те ни разу не встречались. Русские разведчики доложили в Четвертое управление, что переговоры либо прервались, либо закончились раньше, чем ожидалось, так как три основных участника теперь не вступают в контакт. Начальник Четвертого управления не был удовлетворен этим сообщением. Он попросил группу Зорге раздобыть дополнительную информацию в Токио.
В это время какой-то специальный курьер прибыл с секретными приказами для немецкого посла. Однажды утром Зорге зашел в посольство для очередного «выкачивания» информации из ничего не подозревающего полковника Отта. Как раз в этот момент незнакомец был введен в кабинет военного атташе и представлен Зорге как Хаак. Этот человек сказал, что много слышал о Рихарде Зорге в Берлине и, как большинство других официальных лиц, считает статьи журналиста содержащими ценную и обширную информацию. Они немного поговорили, и Зорге вдруг осенило, что Хаак, должно быть, чиновник высокого ранга, раз Отт относится к нему с таким явным почтением. Инстинктивно он почувствовал, что этот человек может иметь какую-то связь с переговорами в Берлине, которые, он думал, по-прежнему продолжались. Он с радостью принял приглашение на обед с Оттом и Хааком в ресторане «Ломейер», любимом месте немецких чиновников, желавших поговорить о деле.
Вскоре Хаак, абсолютно уверенный, что Зорге — один из самых преданных нацистов на Дальнем Востоке, начал свободно рассказывать Отту о последних событиях в Берлине и о страшно медленном процессе переговоров, которые велись с помощью меморандумов. Открытие это поразило Зорге, но каково было его изумление, когда Хаак объявил, что он и есть секретный курьер, осуществляющий связь между Осимой, Риббентропом и Канарисом. Более того, он находится в Токио потому, что является единственным посредником, используемым в этом качестве. Обмен мнениями пока временно прекратился до возвращения его, Хаака, в Берлин с важной информацией от японского министра иностранных дел. Возвратясь домой, Зорге подготовил короткое сообщение для передачи по радио об открытиях этого дня с полным описанием Хаака. «Я думаю, что с тех пор он тоже попал под наблюдение», — сказал позже Зорге.
Почти целый месяц группа Зорге не выходила в эфир, так как не могла добыть материалов, которые могли бы оправдать риск проведения сеанса радиосвязи. Зорге стал раздражительным и требовал от группы почти невозможного, пытаясь раздобыть новые сведения. Мияги первый навел Зорге, а через него и Кремль, на след переговоров. На случайной встрече со своим знакомым майором из штаба ВВС он спросил шутя, не прибыли ли его гости. Майор пробурчал, что, похоже, он никогда не встретится с представителями немецких ВВС. Зорге передал это безобидное замечание Одзаки, который сразу же связался с секретарем премьер-министра. Он прямо сказал этому вежливому чиновнику, что слышал, будто берлинские переговоры провалились, и, поскольку источник этой информации вполне надежный, собирается ее опубликовать, если не получит официального опровержения.
Тот факт, что Одзаки добился немедленной реакции на свои слова, показывает, насколько он был уважаем в кругах японского правительства. Секретарь сообщил ему подробности соглашения, подписанного между Германией и Японией, которое еще не обсуждалось японским кабинетом. Пункт за пунктом Одзаки собрал вместе то, что теперь известно под названием Антикоминтерновского пакта, подписанного Германией и Японией. Вечером Одзаки присутствовал на обеде у Макса Клаузена и его жены. Кроме него там были Зорге и Мияги.
В тот вечер Клаузен начал передачу для «Мюнхена» позывным сигналом для срочных и важных сообщений Половина важных сведений была передана в течение нескольких минут, остальное обещали передать в три часа ночи. После этого обед продолжался.
Группа Зорге добилась невиданного успеха. Подробные сведения об Антикоминтерновском пакте достигли Кремля через сорок восемь часов после подписания и почти за тридцать часов до того, как он стал известен японскому кабинету и германскому верховному командованию. После этого прошел целый месяц, когда о нем узнал весь мир.
Вечеринка закончилась, и Зорге был уже дома в постели, когда зазвонил телефон у его кровати.
— Алло, — пробормотал он сонно.
