— Притворство! Джентльмены! Милостивые государи! Он открывает рот, чтобы сквернословить. Он…
Красная Рыба, задыхаясь, схватился за горло, вздувшееся как змеиная шея. Потом он успокоился и, потирая ладони, боязливо приблизился к двери.
— Джентльмены, — сказал предатель, — поручаю вам мои сокровища. — Он указал на кароччи и балахоны кающихся. — Я иду приготовлять все к празднеству, достойному вашей милости и старого товарища, хотя, по правде сказать, я не совсем ясно понял его намеки на нашу прежнюю матросскую службу. Я скоро вернусь.
Он сделал шаг по направлению к двери… один шаг… но, клянусь, мы все поняли по одному взгляду Мак-Гроу, что следовало действовать без промедления. Мак-Гроу первый прыгнул на Красную Рыбу. Тот не выдержал удара и грохнулся на оба колена. — Ох! — простонал он.
Мак-Гроу, чтобы восстановить силу в пальцах, сгибал Глаза Красной Рыбы медленно закатились, язык высунулся изо рта, и его фиолетовое лицо превратилось в маску, похожую на его рисунки.
Мак-Гроу, чтоб… восстановить силу в пальцах, сгибал и разгибал их; внезапно проблеск жизни, казалось, оживил отвратительную жертву. Тогда наш товарищ трижды сдавил ее в своих объятиях, и мы почувствовали, как человек умер в его руках.
— Он хотел нас предать, — вздохнул Мак-Гроу.
Оставив скорченный труп на полу, мы осмотрели пустынную, раскаленную и душную площадь. Бесноватый бежал по ней, цепляясь за стены, ища спасительной тени. Он поднимал руки к небу. Задыхаясь, он уселся возле высохшего водоема и покатился по земле, царапая ее, как раненое животное.
— Быть может, пора уходить? — сказал я.
Мак-Гроу и Пью согласились, кивнув головой; чтобы этот поспешный уход не походил на бегство, мы принялись искать кругом, чем бы вознаградить себя за такое решение.
Мы схватили Красную Рыбу с его искаженным лицом и нарядили его в серый балахон, на котором недописанные демоны вопили среди языков пламени; мы напялили на голову художника картонный колпак; это был как бы последний мазок кисти, завершающий жуткую фигуру, которую создали мы, взяв на себя роль художников.
Когда он был наряжен, мы вынесли его во двор и повесили у двери так, что ногами он опирался на плиты порога.
— Нам еще нельзя выйти, — сказал Пью, — сейчас день… Подождем ночи… Мы повесили его слишком рано… Не лихорадка ли у меня, Мак-Гроу?
Мак-Гроу в полутьме двора пощупал руку Пью.
— Ничего нет, — произнес он.
Мы остались сидеть на ступеньках лестницы, перед мертвецом в остроконечном колпаке. Никто из нас не произносил ни слова.
— Меня все время… мутит… — снова пожаловался Пью.
Он нагнулся над перилами, и его вырвало.
— Отойди подальше, свинья! — сказал Мак-Гроу.
Мы ждали наступления ночи, как вор, умирающий на колесе смерти. Минуты текли медленно, медленно. А солнце, освещавшее двор, как дно колодца, казалось, не хотело смягчить свои смертоносные лучи.
— У меня… — сказал Пью.
Он не осмелился жаловаться. Я заметил, что Мак-Гроу, укрывшись в тени, со скрываемым беспокойством щупает себе артерию на руке.
И с наступлением ночи, когда с земли поднялись вредные серые испарения, мы переступили порог дома живописца дьяволов.
Пью не мог идти, ноги его ослабели. Мы поддерживали его за руки, чувствуя, как под нашими руками бьется кровь в его жилах.
Запах горелого мяса носился над городом. Большая стая воронов и коршунов пролетела над нами, испуская разноголосы крики; иные птицы стонали как дети.
Вдруг, несмотря на наши усилия, Пью свалился. Мы опустили его на землю. Он поднял на Мак-Гроу свои поразительно умные глаза.
— Сюда, Мак, — произнес он, показывая на сердце, — скорее!
И Мак-Гроу, наклонившись над ним, словно для того, чтобы посмотреть ему язык, налег всем своим телом на нож, приставленный к самому сердцу товарища.
Мы покинули умершего и присоединились к Жоржу Мэри с его шайкой.
И мы никогда не вспоминали ни о Красной Рыбе, ни о чуме, боясь, что нас из предосторожности посадят в лодку вместе с запасом сухарей, водой и ружьем с порохом, и смерть Пью мы объяснили просто следствием ловко описанной ссоры.
Но в продолжение пятнадцати дней и пятнадцати ночей Мак-Гроу и я ощупывали, засучив рукав, толстую вену на левой руке и вопрошали зеркала, отражавшие наши языки.
Наши воспоминания о Вера-Круз не заключали в себе ничего приятного.
IX
Фитиль подожжен. Последнее ядро выпущено. Белое облако медленно растаяло в воздухе. Мы увидели, что атакованный нами испанский корабль, подняв носовую часть к небу, тонул вместе со всем экипажем.
