— Обронил… ты обронил.
— Может, из книги?
— А книга откуда?
— Это я сейчас взял в библиотеке. А что там написано?
Рогов не ответил и бросился в комнату совета бригадиров.
— Смотри, что у нас делается!
Виктор Торский сидел за столом, и перед ним лежало несколько таких же записок.
— Я уже полчаса смотрю. Это четвертая записка.
Через некоторое время Торский поставил у дверей Володю Бегунка и засел с Зырянским и Марком Грингаузом. Зырянский, впрочем, недолго заседал. Он быстро пробежал все записки и сказал уверенно:
— Это Левитин писал.
Марк спросил:
— Ты хорошо знаешь?
— Это Левитин. Он со мной на одной парте. Его почерк. И помнишь, он на Марусю в уборной написал? Помнишь?
— Да как жн он подложил?
— А как же? Очень просто: член библиотечного кружка.
Виктор ничего не сказал, послал Володю позвать Левитина. Севка пришел, скользнул взглядом по запискам, разложенным на столе, ловко не заметил внимтаельных суровых глаз Торского, спросил с умеренной почтительностью:
— Ты меня звал?
— Твоя работа? — Торский кивнул на стол.
— А что такое?
— Ты не видишь?
— А что такое?
Левитин наклонился над столом. Зырянский круто повернул его за плечо:
— Читать еще будешь?
— Вы говорите — моя работа, так я должен прочитать?
— Должен! Ты и писать должен, ты и читать должен? На одного много работы!
— Не писал я это.
— Не ты?
— Нет.
Зырянский горячо взглянул через стол, словно выстрелил в Левитина. Тот с трудом отвел глаза; было видно, как дрожали у него ресницы от напряжения. Зырянский прошептал что-то уничтожающее и резко обернулся к Виктору:
— Давай совет, Виктор!
— Сейчас будет и совет.
Прошло не больше трех минут, пока Витя побывал у Захарова. В течение этих трех минут никто ни слова не сказал в комнате совета бригадиров. Марк Грингауз отвернулся к окну, Зырянский опустил глаза, чтобы не даваьб своей ненависти простора. Левитин прямо стоял против стола, немного побледнел и смотрел в угол. Захаров вошел серьезный, молча пробежал одну записку за другой, последнюю оставил в руке и холодно-внимательно присмотрелся к Левитину.
— Хорошо, — сказал он очень тихо и ушел к себе. Левитин побледнел еще сильнее.
Витя крикнул к дверям:
— Бегунок!
— Есть!
— Сбор командиров!
— Есть!
В спальне пятой бригады Ванда Стадницкая рыдала, уткнувшись в подушку. Девочки собрались и перешептывались растерянно. В спальню вбежала Клава Каширина. Ни лица ее, ни голоса нельзя было узнать:
— «Совет» играют! Я его удавлю! Своими руками! Если его не выгонят… Идем, Ванда!
Ванда подняла голову:
— Я не пойду!
— Что! Сдаваться Левитину? Как ты смеешь? А что твоя подшефная скажет?
Ванда села на кровати, быстро вытерла слезы, нахмурила брови:
