мир на грань катастрофы.
Бухер зевнул и вновь уткнулся в газеты, пока на экране не появился Стивенсон. Министр иностранных дел широко улыбался. Стивенсон являлся типичным представителем партии тори. Это был человек с лицом истинного патриция, с благородным, чеканным профилем, о котором мог только мечтать любой киношник.
Бухер внимательно прислушивался к словам Стивенсона, отмечая, что тот даже и не заикнулся о необходимом. Ранее они уже обсуждали сценарий выступления министра. Сейчас же Стивенсон молол какую-то чепуху о трудностях в связи с установлением диалога. Теперь ему якобы удалось собрать людей за круглым столом и он надеется, что все его участники прибудут на встречу непременно с конструктивными предложениями.
Бухер снова зевнул.
— Валяй, валяй, — пробормотал он. — Пудри им мозги. Они это до смерти любят.
Бухер прекрасно понимал, что означала эта намеченная встреча. Знали это и Стивенсон, и участники круглого стола, — всего лишь горстка людей плюс бельгийская проститутка, услугами которой регулярно дважды в месяц пользовался министр иностранных дел.
Однако Стивенсон ограничился лишь сообщением о том, что, по его убеждению, никто не ждал от этой встречи чуда.
— Но зато, — заметил он, — пока участники переговоров варились в собственном соку, никто из них не держа палец на спусковом крючке. Тут министр криво усмехнулся и попрощался с телезрителями — Жалкий мерзавчик, — сквозь зубы проговорил Бухер. Он раздраженно выключил телевизор. В этот момент звякнул селектор и раздался голос секретарши.
— К вам посол, сэр.
Бухер удовлетворенно хмыкнул и повернулся к двери. На пороге стоял Филипп Бренная, посол США при Английском дворе. Это был высокий мужчина, которому едва перевалило за сорок, с мальчишеской улыбкой, что равно очаровывало как женщин, так и мужчин и безотказно служило ему в дипломатических кулуарах.
Мужчины поздоровались, и Бухер предложил кофе. Бреннан с удовольствием согласился. Он кивком указал на телевизор:
— Вы видели Стивенсона? Он что-нибудь говорил интересное?
— А, — отмахнулся Бухер, — все те же набившие оскомину выводы, клише, да и только.
— М-да, в этом-то все и дело. Ближний Восток уже сам по себе избитая тема, клише, как вы изволили заметить.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Бухер, буравя посла взглядом.
Бреннан пожал плечами.
— Полагаю, нам придется довольствоваться этой же самой тягомотиной. Выторговывать Голанские высоты. Выменивать Синай на Восточный Иерусалим. Сохранять наше оружие в небе…
— Ну да, а наши бренные тела на земле, — закончил фразу Бухер.
Усмехнувшись, оба понимающе уставились друг на друга. Еще минут двадцать они проговорили о политике, потом Бреннан посмотрел на часы и сообщил, что пора идти.
На пороге они пожали друг другу руки.
— Вы здесь надолго? — поинтересовался Бреннан.
— Нет. Так, короткий визит, инспектирую сотрудников. Вернусь домой в пятницу.
— Ну, спасибо за кофе…
— Филипп, — произнес Бухер, не выпуская руки посла, — я слышал, вы намерены баллотироваться в Сенат. Бреннан улыбнулся.
— Мне казалось, что об этом никто не знает.
— Послушайте, я, конечно, не собираюсь рассыпать бестолковые комплименты, но я вполне согласен с теми, кто предрекает вам блестящую карьеру.
Бреннан кивнул, принимая комплимент.
— Вы могли бы пройти весь путь вплоть до Белого дома.
Бреннан опять кивнул, относясь и к этим словам, как к должному.
— Все, о чем сейчас судачат журналисты на каждом углу, — это проблема финансирования. — А у Торна недостатка в этом нет.
— Приятно слышать, Поль, но не противоречите ли вы самому себе? Я являюсь демократом, а президент, которого вы поддерживали, — республиканец.
— Он слабовольный человек, — заметил Бухер, — и мы очень надеялись, что власть поможет ему хоть немножко возмужать.
— Но вы не ответили на мой вопрос.
И вновь на лице Бухера мелькнула улыбка.
— Я не предполагал, что это вопрос. Бреннан распахнул дверь и вышел.
— Еще раз спасибо за кофе. До скорого.
Бухер наблюдал, как посол удалялся. Ему вдруг подумалось, что в Бреннане каким-то непостижимым образом уживаются и стопроцентный дипломат и человек прямо-таки маниакальной честности. Вот здесь как раз и могли возникнуть проблемы. Пожалуй, предосторожность не помешает.
Поразмыслив над этим, Бухер тут же забыл о Бреннане.
И пока его лимузин продирался сквозь вечерние заторы по направлению к Оксфорду, — Бухер на заднем сиденье расслабился и задремал. Предыдущая ночь не освежила его. Обычно — какими бы тягостными не были внешние обстоятельства — Бухеру достаточно было трех-четырех часов, чтобы «подзарядить батареи». Однако за последнее время он здорово сдал. Если так будет продолжаться, ему не миновать врача. А пока он будет бороться с усталостью.
В полудреме Бухер вяло размышлял над тем, что может означать для человека его дата рождения. Бухер любил порядок во всем. Ему льстила мысль о том, что он родился в середине месяца на гребне десятилетия. Да и его отец не раз с хитрецой утверждал, что все именно так и было запланировано.
Бухер вдруг вспомнил, как старикан неоднократно говаривал: «Я надеюсь, что в июне 1950 года к своему двадцатилетию ты уже кое-чего достигнешь. А уже к июню 1970 ты уже будешь просто обязан сделать очень много.
Так все и вышло на деле. Его восхождение по служебной лестнице вплоть до поста президента «Торн Корпорейшн» было невиданным. Ведь те, кто просиживал штаны, вроде Билла Ахертона, решили тогда, что он взлетел слишком высоко, обязательно обожжет себе крылья, а он взял да выжил, оставив всех их далеко позади себя.
Все шло по плану. До того кошмарного дня, когда Дэмьена Торна — последнего из рода Торнов — не предали и не убили. Это случилось восемнадцать лет тому назад, но до сих пор гнев клокотал в Бухере при одном только воспоминании об этом роковом дне.
Бухер что-то пробормотал и открыл глаза. Он заметил, что шофер бросает на него любопытные взгляды. Бухер достал пузырек с витаминами и отправил горсточку в рот.
Все внутри у него сжалось, когда он вдруг вспомнил, что опять увидит мальчика. Тому уже вот-вот исполнится семнадцать — возраст, когда юноше суждено обрести черты настоящего мужчины. Любопытно, что же это будут за черты, подумалось Бухеру. Ученики сообщали, что мальчик подрос и раздался в плечах.
Бухер почувствовал знакомое жжение. Вот-вот, желудок-то его и прикончит. Он вспомнил слова врача — что-то там насчет стрессов. У каждого человека, — объяснял тот Бухеру, — есть определенный орган, который целенаправленно разрушается. Из-за этого у одного — мучительные головные боли; другой полагает, что у него не больше не меньше — стынет кровь, и это доводит его до сердечного приступа. У Бухера слабым место являлся желудок.
Только один человек во всем мире мог вызвать в Поле Бухере внутреннее напряжение. Никто: ни политик, ни авторитетный ученый, ни даже президент Соединенных Штатов Америки не имел на него серьезного влияния — только этот мальчик.
Автомобиль свернул с трассы на узкую проселочную дорогу, ведущую к Пирфорду. Водитель притормаживав на крутых поворотах. Вдоль дороги кустарник переплетался и образовывал живую изгородь.
