действительно ли ты думаешь, что общественность созрела для чего-то столь наглого?
— Можешь сказать, что вас связывает глубокая и крепкая дружба.
— Ну что же, в чем-то, конечно, так оно и есть.
— Тогда я поговорю с З. — М. — П.
— А я с — Адонисом.
Я остался один, потягивая тоник, но ко мне пристала одна из тех девушек, что вы всегда встречаете на вечеринках, и она начала разговор.
— Привет, незнакомец.
— Хай.
— Как тебя звать?
— А тебя?
— Сначала ты.
— Дэвид Копперфильд.
Она взвизгнула.
— А меня — Малютка Нелл.
— Вот видишь!
— Чем ты занимаешься?
— Только по субботам.
— Противный. Я имею в виду твою работу.
— Фотография.
— Для Дидо?
— Нет, я сам по себе.
— Что, много ветряных мельниц, на которые можно положиться?
— Так точно.
— В каком районе ты живешь?
— В том же, в котором и сплю.
— Нет, серьезно.
При этом они всегда смотрят на тебя взглядом, говорящим «Но я ведь заинтересована в тебе».
— Около у. 10.
— О, это необычно.
— Не для тех, кто живет в у. 10.
Здесь, столкнувшись с небольшой мыслью, ее мозг порозовел.
— Всех здесь знаешь?
— Всех, кроме тебя.
— Но ты же знаешь меня. Я — Малютка Нелл.
Понимаете, что я имел в виду? Честно говоря, вот во что выливаются все эти вечеринки. Все веселье кончается за входной дверью.
Некоторые начали танцевать, но я не хотел к ним присоединяться, потому что, либо они делали эту бальную штуку с «раз — два, раз — два» и были похожи на билетерш на их ежегодном собрании, либо, когда они танцевали джайв, они вели себя как сумасшедшие, словно физкультурный парад людей с коликами. Необязательно так изнурять себя, ибо джайв — это когда извиваются всем телом, а не руками и ногами. Надо сказать, что несколько цыпочек пытались втянуть в это и меня, но я попросил прощения и пошел в аллею. Там я сделал несколько снимков своим Роллейфлексом, чтобы держать себя в форме.
— Я бы хотел иметь несколько их этих снимков, если они выйдут удачно, — сказал джентльмен, стоящий позади меня.
Этот тип, одетый в костюм из Бирмингема, был единственным исключением из того, что я сказал раньше, т. е. что все, включая и меня, были кучкой паразитов и сутенеров: я хочу сказать, что выглядел так, будто полагался только на себя — ну, знаете, состоятельный и не тратящий все моментально. Оказалось, что так оно и было, ибо он сказал мне, что он бизнесмен, владелец автозавода, и, поверьте, я получил настоящий кайф от знакомства с ним, потому что, на самом деле, никогда не встречал раньше бизнесменов. Даже не верил, что они существуют, хотя понимал, что где-то же они должны быть.
— Повезло вам, председатель! — сказал я, пожимая его бизнесменскую руку. Если хотите знать, вы, коммерческие коты — единственные, кто удерживает нашу нацию от того, чтобы она скатилась вниз на собственной заднице.
— Вы так думаете? — спросил меня чувак с «улыбкой умиления» на лице, которой всегда пользуются пожилые, когда абсолютный новичок говорит что-то умное.
— Конечно, я так думаю, — сказал я, — если я это только что сказал.
— Немногие согласились бы с вами, — сказал он, начиная схватывать мою концепцию.
— Вам не нужно объяснять мне это! Включите свой телик или радио, и разве вы хоть что-нибудь услышите про бизнесменов? Пишут ли про них книги в мягких обложках? Но разве мы не живем за счет того, что делаете вы? Без вас нам было бы нечем платить за квартиры.
— Вы льстите, — сказал этот индустриальный чувак.
— О, говно! — воскликнул я. — Неужели никто не принимает мои идеи серьезно?
Этот продукт финансов начал успокаивающе смеяться, поэтому я схватил его за лацкан танцевального пиджака, сшитого семейным портным, и сказал:
— Послушайте! Англия была империей, так? Теперь она таковой не является, да? Так что все, чем ей остается жить, это мозги и труд, т. е. ученые, инженеры, бизнесмены и толпы честных тружеников.
Кот выглядел удивленным и довольным.
— Кстати, — добавил я, чтобы не так уж возносить его, — я не хочу сказать, что заниматься бизнесом трудно. Я не думаю, что трудно ковать бабки, если ты заинтересован в этом, если это твоя страсть номер один.
— Я не против всего того, что ты сказал, — ответил парень из конторы. — Большинство из нас думают, что интересуются зарабатыванием денег, но на самом деле это не так, мы хотим лишь присвоить чьи-то чужие.
Он одобряюще посмотрел на меня, как будто моментально хотел пригласить на должность главного разносчика чая в своем двенадцатиэтажном блоке офисов.
— А как дела с торговлей машинами? — продолжил я.
— Не говори ни единой душе, — сказал он, оглядываясь вокруг. — Она процветает.
— С ума сойти! — сказал я. — Но, естественно, вы знаете, — продолжил я, — что вы — производители машин, кучка убийц?
— О да? Ты сказал бы так? — спросил он, вновь «снисходительно» улыбаясь.
— Ну, в некотором смысле это так. Вы читаете статьи про бойни на магистралях?
— Я пытаюсь забыть их. А что нам делать?
Этот авто-парень все еще выглядел «развеселившимся», но я видел, что затронул больное место.
— В конце концов, — сказал он, — если завтра же убрать все машины с дорог, вся экономика развалится. Ты это учитывал?
— Нет, — сказал я.
— И кстати, индустрия экспорта, благодаря которой, как ты сказал, живет эта страна, нуждается в нормальном домашнем потреблении, чтобы поддерживать ее.
— Вот видите!
— Так что смерть на дорогах — это цена, которую мы платим за то, чтобы товары двигались по кругу, и за заморскую валюту.
Я посмотрел на кота.
— Вы сказали все это, — сказал я ему, — вчера на собрании аукционеров.
— О небеса, нет! — ответил чувак. — Если честно, сынок, я говорю это только себе.
— Ну что же, — сказал я этому индустриальному вождю, — вы, как и я, отлично знаете, если водите машину, — а я подозреваю, что водите: за рулем сидят кучи клоунов, и им нравится мысль о том, что они могут скосить какую-нибудь жертву. — Я подождал, но он промолчал. — Акселератор и тонна металла, — продолжил я, — будят в каждом из нас Адольфа Гитлера. Все знают, что они в безопасности, сидя внутри
