Поиски М-ра Микки П. я начал в Белгравии.
И я должен сказать, что я тащусь от Белгравии: не от того, чего тащатся папики, живущие здесь, и что они называют головокружительной вершиной бешеных извращений. Я вижу Белгравию, как Старый Английский Продукт, такой, как Смена Стражи или Савильские костюмы для гребли на лодках, или сыр Стилтон в больших коричневых китайских банках, и все те вещи, которые рекламируют в журнале Esquire, чтобы заставить американцев посетить красочную Великобританию. Я хочу сказать, что в Белгравии есть ящики с цветами, и навесы над дверьми, и фасады домов окрашеныразличными оттенками кремового цвета. Великолепная жизнь среди красных и зеленых просторных площадей за окном, мяуканья и машин дипломатов, и все доставляют к дверям, и маленькие ресторанчики, где педиковатые создания в обтягивающих хлопковых брюках спортивного покроя подают авокадо за пять фунтов.
Казалось, что все, чего не хватает для полноты картины — это Король Тед собственной персоной. И я всегда, проходя через этот район, думал, что это великолепный бело-зеленый театр комедии, которым я восторгался, как бы грустно это не было.
Итак, я рыскал по Белгравии в своем новом римском костюме, что было подвигом первооткрывателя в Белгравии, где люди все еще носят пиджаки, свисающие ниже того места, которое портные называют «сидячим». А на шее у меня висел мой Роллейфлекс, его я всегда держу наготове ночью и днем, потому что неизвестно, когда может случиться катастрофа, например, самолет рухнет на Трафальгар-сквер, и ее я смогу продать ежедневным газетам, в которые заворачивают рыбу или жареный картофель. Либо какой- нибудь скандал, например, известные персоны с различными нелицеприятными женщинами, его очень выгодно продал бы маленький Уиз.
Это привело меня к Уэйн Мьюз Уэст. Как и остальные тихие Лондонские заводи, это была вполне сельская местность, с мостовыми, клумбами, тишиной и запахом конского навоза повсюду. Я увидел мотороллер «Веспа», припаркованный возле недавно построенной конюшни, и сгорбившуюся над деревянной кадкой возле хромированной входной двери фигуру в шелковом розовато-лиловом тайском летнем костюме.
Я щелкнул пальцами, пытаясь обратить его внимание на себя.
— Здорово, — сказал он, глядя вверх и улыбаясь мне. — Ты хочешь, чтобы я позировал для тебя возле моей «Веспы»?
— Вам не могли выдать что-нибудь с четырьмя колесами? — сказал я. — Вы, наверное, из какой-нибудь испорченной маленькой страны?
М-р Микки П. был не очень доволен.
— Я разбил ее, — сказал он. — Это был Понтиак Конвертибл.
— Это наше правило левой стороны такое неудобное.
— Я знаю правила, в меня просто врезались.
— Как всегда, — сказал я.
— Что?
— Стойте спокойно, пожалуйста, и улыбайтесь, если хотите такой снимок.
Я щелкнул его несколько раз. Он стоял возле своего скутера, как будто это был арабский пони.
— В вас всегда врезаются, — объяснил я. — Всегда вина лежит на другом.
М-р Пондорозо прислонил свой скутер к стене Уэйн Мьюз Уэст.
— Ну, я не знаю, — сказал он, — но в вашей стране очень много плохих водителей.
Я перемотал катушку.
— А в вашей стране они какие? — спросил я его.
— В моей, — сказал он, — это не имеет значения, потому что дороги широкие, а автомобилей меньше.
Я поглядел на него. Мне хотелось выяснить, откуда он, но я не хотел задавать прямых вопросов, что всегда мне казалось грубым путем разузнать вещи, которые при некотором терпении люди скажут тебе сами. К тому же, мы все еще были на подготовительной стадии, необходимой при встрече со взрослыми, неважно, какой расы.
— Вы латиноамериканец? — спросил я у него.
— Я родился там, да, но живу в Соединенных Штатах.
— О, да. Вы представляете обе страны?
На его лице появилась дипломатическая улыбка.
— Я работаю в ООН. Пресс-атташе делегации.
Я не спросил у него, какой.
— Интересно, могу ли я спрятаться у вас дома от этого яркого света, чтобы поменять катушку?
— Чтобы что?
— Перезарядить камеру. Кстати, — сказал я, разглядывая его в галерее, — я думаю, что нам с вами надо поговорить о фотографии. Сюзетт прислала меня, вы ее встретили у Хенли.
Он поглядел на меня осмотрительно и пустым взглядом, потом вновь вернулся к дипломатической улыбке и похлопал меня по плечу.
— Заходи, — проговорил он, — я ждал тебя.
Изнутри квартира выглядела клево и дорого — знаете, с покрытой стеклом белой металлической мебелью, американскими журналами, комнатными растениями и сифонами, но было ощущение, что ничто из этого не принадлежало ему, в чем я и не сомневался.
— Выпьешь? — спросил он.
— Спасибо, нет, я не буду, — сказал я ему.
— Ты не пьешь?
— Нет, сэр, никогда.
Он уставился на меня, держа бутылку и стакан и казалось, что он впервые по-настоящему заинтересовался мной.
— Тогда как же ты сдерживаешь себя?
Мне так часто приходилось разъяснять это старшим собратьям, что это превратилось уже почти в рутину.
— Я не использую кайф от алкоголя, — сказал я, — потому что весь нужный мне кайф я получаю от себя самого.
— Ты вообще не пьешь?
— Либо ты пьешь много, либо, как я, ты не пьешь вовсе. Ликер создан не для придачи энергии, а для оргий или для полного воздержания — это единственно мудрые отношения между мужчиной и бутылкой.
Он покачал головой, и налил себе немного смертельного варева.
— Так значит, ты — фотограф?
Я понял, что мне нужно быть очень терпеливым с этим типом.
— Так точно, — ответил я и продолжил, еще не подозревая, с какими странностями мне придется столкнуться. — Какие снимки вам нужны?
Он выпрямился и напряг свой торс.
— О, я бы хотел, чтобы ты сфотографировал меня.
— Вас?
— Да, это что, необычно?
— Ну, да, немного. Мои клиенты обычно заказывают снимки с моделями, делающими то и се…
Я пытался осторожно намекнуть ему на его странности. Но он сказал,
— Я не хочу моделей, только себя.
— Да я понимаю. А что вы будете делать?
— Атлетические позы, — ответил он.
— Только вы один?
— Конечно. — Он видел, что я все еще был растерян. — В моей гимнастической форме, — добавил он.
Он поставил стакан и бутылку и отправился в соседнюю комнату, пока я листал американские журналы, посасывая тоник. Потом он вышел одетый — клянусь, что ничего не выдумываю — в пару голубых
