– Ну,– сказал он. – Если бы у нас был под руками бульдозер, я бы сказал “да”. А так – я не думаю, что мы в ближайшее время что–нибудь сможем предпринимать.
– Моя мама действительно больна,– сказала Свон, и на этот раз голос ее дрогнул. – Я боюсь.
– Я тоже,– признался Джош.
Девочка один раз всхлипнула, но потом перестала, словно бы взяла себя в руки огромной силой воли. Джош потянулся и нашел ее руку. На ней лопнул волдырь. Джош вздрогнул и убрал руку.
– А ты как? – спросил он ее. – У тебя болит что–нибудь?
– Кожу больно. Как будто ее колет и царапает. И в животе у меня болит. Мне пришлось недавно сходить по большому, но я сделала это там, в углу.
– Да, у меня самого тоже болит.
Ему самому тоже хотелось облегчиться, и он уже думал, как бы сделать какую–то систему санитарии. У них была масса консервированных в банках продуктов и фруктовых соков и трудно сказать чего еще, заваленного землей около них.
Прекрати! – приказал он себе, потому что этим оставлял себе капельку надежды.
Воздух скоро закончиться! В их положении нет никакого способа выжить!
Но он понимал, что они находятся в единственном месте, где можно было бы укрыться от взрыва. Из–за всей этой толщи земли, наваленной сверху, радиация не могла сюда проникнуть. Джош устал, у него ломило суставы, но он больше не чувствовал желания лежать и умирать; если он так поступит, то девочке придется остаться здесь замурованной. Если же он поборет изнурение и станет действовать, наведя порядок в банках с едой, он сможет добиться того, что они будут продолжать оставаться в живых еще… сколько? Ему было интересно. Еще один день? Неделю?
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Девять,– ответила она.
– Девять,– нежно повторил он и покачал головой.
Гнев и печаль боролись в его душе. Девятилетний ребенок должен играть на летнем солнышке. Девятилетний ребенок не должен сидеть в темном подвале, будучи одной ногой в могиле. Это несправедливо! К чертям собачьим, как это несправедливо!
– Как тебя зовут?
– Сью Ванда. Но мама зовет меня Свон. Как это вы стали гигантом?
Слезы были у него на глазах, но ему удалось улыбнуться.
– Наверно потому, что в детстве я хорошо ел кашку, когда я был примерно в твоем возрасте.
– И от каши вы стали гигантом?
– Ну, я всегда был большим. Раньше я играл в футбол, сначала в университете в Оберне, затем за Нью–Орлеанских “Святых”.
– А сейчас?
– Сейчас – нет. Я… я борец,– сказал он. – Профессиональная борьба. Выступаю в роли плохого парня.
– Ох,– Свон подумала про это. Она вспомнила, что один из многих ее дядей, дядя Чак, раньше ходил на борцовские матчи в Уичито, а также смотрел их по телевизору.
– Вам это нравилось? Я имею в виду, быть плохим парнем?
– По правде говоря, это как бы игра. Я просто изображал плохого. И я не знаю, нравилось мне это или нет. Это просто было то, что я умел делать.
– Суслик в норе! – сказал Поу–Поу. – Господи, пусть он уйдет!
– Почему он все время говорит про суслика? – спросила Свон.
– Его мучает боль. Он не понимает, что говорит.
Поу–Поу бредил что–то о комнатных тапочках, что хлебам нужен дождь, потом опять впал в молчание. От тела старика несло жаром как из открытой печки, и Джош понял, что долго тот не протянет. Лишь Богу известно, что произошло в его мозгу, когда он смотрел на взрыв.
– Мама говорила, что мы едем в Блейкмен,– сказала Свон, отвлекая его внимание от старика. Она поняла, что он умрет. – Она говорила, что мы едем домой. А вы куда едете?
– В Гарден–Сити. Я должен был там выступать.
– Там ваш дом?
– Нет. Мой дом в Алабаме, далеко–далеко отсюда.
– Мама говорила, что мы едем к дедушке. Он живет в Блейкмене. А ваша семья живет в Алабаме?
Он подумал о Рози и двух сыновьях. Но теперь они – часть чьей–то другой жизни, если, конечно, еще были в живых.
– У меня нет никакой семьи,– сказал Джош.
– Разве у вас никого нет, кто вас любит? – спросила Свон.
– Нет,– ответил он. – Думаю, что нет.
Он услышал стон Дарлин и сказал:
– Лучше бы тебе посмотреть за матерью, а?
– Да, сэр. – Свон поползла было от него, но потом оглянулась во тьму туда, где был гигант. – Я знала, что должно было случиться что–то ужасное, сказала она. – Я знала про это в ту ночь, когда мы покинули трейлер дяди Томми. Я пыталась объяснить это маме, но она не поняла.
– Как же ты узнала?
– Мне это поведали светлячки,– сказала она. – Я поняла это по их свечению.
– Сью Ванда? – слабо позвала Дарлин. – Свон? Где ты?
Свон ответила:
– Тут, мама,– и поползла назад к матери.
Светлячки ей сказали, подумал Джош. Правильно. По меньшей мере, у девочки сильное воображение. Это хорошо: иногда воображение может стать самым лучшим укрытием, когда дела идут совсем неважно. Но вдруг он вспомнил стаи саранчи, в которые попал его автомобиль. Они летели из полей тысячами в последние два–три дня, говорил Поу–Поу. Что–то странное.
Может, саранча узнала как–то про то, что должно будет случиться в этих полях? – удивился Джош. Наверное они умели ощущать несчастье, может, улавливали его запах в воздухе или в самой земле?
Мысли его перешли к более важным вопросам. Сначала ему нужно найти место, чтобы помочиться, иначе его мочевой пузырь лопнет. Прежде ему не приходилось мочиться на четвереньках. Но, если с воздухом будет хорошо и они еще протянут сколько–нибудь, то с их добром что–то надо будет делать. Ему не улыбалось ползать по своему добру, как, впрочем, и по чужому. Пол был из бетона, но он весь растрескался от толчков, и тут он вспомнил про садовую мотыгу, на которую наткнулся где–то в завале, она могла бы оказаться полезной, чтобы выкопать отхожее место.
Он решил, что обследует на четвереньках подвал до другого конца, собирая банки и все прочее, что попадется в руки. Явно здесь есть много пищи, а в банках может быть достаточно воды и соков, чтобы им продержаться какое–то время. Нужнее всего был свет, но он не знал, сколько им придется быть без электричества.
Он отполз в дальний угол, чтобы помочиться. Долго придется ждать до следующей ванны, подумал он. Зато в ближайшее время не понадобятся солнечные очки.
Его передернуло. Моча жгла, как аккумуляторная кислота, вытекая из него.
Однако я жив! – подбодрил он себя. Может быть, не так уж много в мире того, ради чего стоит жить, но я жив. Завтра, может, я и умру, но сегодня я жив и мочусь, сидя на коленках.
И в первый раз после взрыва он позволил себе подумать, что когда–нибудь, каким–нибудь образом он еще сможет снова увидеть наружный мир.
Глава 18. Сделать первый шаг, чтобы начать
Темнота опустилась внезапно. В июльском воздухе стоял декабрьский холод, и черный ледяной дождь продолжал лить на руины Манхеттена.
Сестра Ужас и Арти Виско вдвоем стояли на верху гряды, образованной развалившимися зданиями, и смотрели на запад. На другом берегу реки Гудзон все еще полыхали пожары на нефтеперегонных заводах Хоубокона и Джерси–Сити, и огонь там был оранжевого цвета, на западе же пожаров не было. Капли дождя стучали по сморщенному пестрому зонтику, который Арти нашел руинах магазина спортивных товаров.
