огневой силы.
Роланд открыл канистру, отпил несколько глотков воды, закупорил ее и перекинул через плечо. Отовсюду вокруг долетали голоса других грязных бородавочников, предлагающих немного ликера, сигареты, спички, леденцы и другие ценности этого времени за пойманную только что женщину. Роланд продолжал молчать, с удовольствием слушая поднимающиеся цены, зная действительную стоимость. Он изучал женщину через свои линзы, которые смастерил для себя сам, вклеив подходящие по силе линзы, найденные в развалинах магазина оптических инструментов, в разбитые танкистские очки. Она была почти без отметок катастрофы, за исключением нескольких заживающих порезов на щеках и лбу – и уже одно это делало ее чрезвычайно ценной. Большинство женщин лагеря потеряли волосы и брови и были покрыты уродливыми рубцами различных цветов, от коричневого до алого. Волосы этой женщины спускались каскадом до плеч, они были грязные, но она не была лысой, не было пролысин на голове – первого признака радиационного отравления. У нее было серьезное лицо с квадратным подбородком, надменное лицо, подумал Роланд. Лицо хулиганского величия. Ее ярко–голубые глаза медленно переходили с ружья на труп Руди, а потом снова к лицу Роланда, как бы образуя треугольник. Роланд подумал, что ей должно быть около тридцати или чуть больше тридцати, и его глаза проскользили вниз по возвышенностям ее грудей, щегольской красной тенниске с надписью “Богатая сучка”, виднеющейся из–под горностаевого пальто. Ему показалось, что ее груди стоят торчком, как если бы смертельная опасность придавала больше оборотов ее сексуальности.
Он почувствовал давление в животе и быстро отвел свой взгляд от ее грудей.
Ее полные губы раскрылись.
– Тебе нравится то, что ты видишь?
– Факел,– предложил один из бородавочников. – Я дам тебе за нее факел!
Роланд не отреагировал. Эта женщина заставила его подумать о картинках в тех журналах, которые он нашел когда–то в верхнем ящике отцовского стола, в его далекой прошлой жизни. Ее живот сжимался, все его кишки были скручены, будто их пропускали через крепко сжатый кулак.
– Как тебя зовут?
– Шейла,– ответила она. – Шейла Фонтана. А как тебя?
Холодная логика говорила ей, что ее шансы выжить здесь, с этим сопляком–мальчишкой и с мужчиной с одной рукой, лучше, чем там, в темноте, с многими другими. Однорукий мужчина перевернул и высыпал все оставшееся содержимое рюкзака Руди на землю.
– Роланд Кронингер.
– Роланд,– повторила она так, будто она лизала леденец. – Ты ведь не собираешься отдать меня им, да, Роланд?
– Он был твоим мужем?
Роланд пнул тело Руди ногой.
– Нет. Мы путешествовали вместе, вот и все.
На самом–то деле они уже почти год жили вместе, но он за ее спиной развлекался еще с кем–то, однако не стоило смущать мальчика. Она посмотрела на тело Руди с окровавленным горлом и быстро отвела взгляд; ее терзали сожаления, потому что он был хорошим деловым менеджером, фантастическим любовником и хранил их обоих от многих напастей. Но теперь он был всего лишь мертвым мясом, и мир, таким образом, перевернулся.
Что–то зашевелилось по земле за спиной Шейлы, и она обернулась. Растрепанная человеческая фигура ползла к ней. Замерла за семь или восемь шагов, и рука, покрытая открытыми гноящимися ранами, поднялась, показывая бумажный кулек.
– Караме–е–е–елька,– предложил дребезжащий голос.
Роланд выстрелил, и грохот выстрела заставил Шейлу подпрыгнуть. Существо заворчало и взвизгнуло, словно собака, встало на колени и на четвереньках поспешило прочь между развалинами транспортных средств.
Наконец Шейла поняла, что мальчишка не собирается отдавать ее. Хриплый, отвратительный смех раздавался вокруг из грязных ям. Шейла многое видела с тех пор, как они с Руди оставили хижину в Сьерре, где прятались от полицейских из Сан–Франциско, когда взорвались бомбы, но худшее было впереди. Она посмотрела вниз на вытаращенные мальчишеские глаза, потому что была заметно выше его; она была ширококостной женщиной, но все изгибы и окружности у нее были что надо, и она знала, что практически поймала этого паренька за яйца.
– А это что еще за черт? – сказал Маклин, вытаскивая какие–то коробочки из рюкзака Шейлы.
Шейла знала, что мог найти у нее однорукий человек. Она пододвинулась к нему, пренебрегая ружьем мальчишки, и увидела, что он держал: пластмассовую сумочку, полную белоснежного, первоклассного “колумбийского сахара”. Перед ним на земле уже лежали еще три пластиковые сумочки с высококачественным кокаином и около дюжины пластиковых бутылочек с таблетками “Черной Прелестью”, “Шершнем”, “Бомбардировщиком”, “Красной Леди”, Пи–Си–Пи и ЛСД. – Это моя аптечка, дружище,– сказала она ему. – Если ты ищешь еду, у меня там есть пара старых гамбургеров и немного жареного мяса. Вы можете забрать их, но отдайте мне мою сумку.
– Наркотики,– понял Маклин. – Что это? Кокаин?
Он бросил сумку и открыл одну из бутылочек, склонив над ней свое грязное, забрызганное кровью лицо. “Ежик” на его голове подрос, темно–каштановые волосы раздражающе стояли торчком. Глаза были глубокими провалами в его волевом лице.
– И таблетки? Ты наркоманка?
– Я гурман,– ответила она спокойно.
Она понимала, что мальчишка не собирается позволить этому сумасшедшему однорукому ублюдку обидеть ее, но ее мышцы были все же напряжены для борьбы.
– Кто ты такой?
– Это полковник Джеймс Маклин,– сказал Роланд. – Он был героем войны.
– Я подозреваю, что война окончена. А значит, у нас нет героев,– сказала она, уставившись в глаза Маклину. – Берите все, что хотите, но отдайте мою аптечку.
Маклин смерил женщину взглядом, и решил, что, быть может, не сможет повалить ее на землю и побороть, как прикидывал до этого момента. Она была слишком велика, чтобы со всего лишь одной рукой повались ее на спину и приставить нож к горлу. Он не хотел совершать неудачные попытки, чтобы не подрывать свою репутацию в глазах Роланда, хотя его пенис начинал напрягаться.
Он заворчал, поискал гамбургеры, а когда нашел их, то кинул рюкзак Шейле, и она начала собирать обратно все пакетики и бутылочки с таблетками.
Маклин подполз и снял с ног Руди ботинки; затем снял золотые часы “Ролекс” с левого запястья трупа и нацепил на свою руку.
– Почему вы не остаетесь здесь? – спросила Шейла Роланда, который наблюдал, как она собирала обратно таблетки и пакеты с кокаином. – Почему вы не идете туда, к свету?
– Они не хотят принимать бородавочников,– ответил Маклин. – Так они нас называют – “грязные бородавочники”.
Он кивнул по направлению к прямоугольной дыре в нескольких футах от них; она была покрыта брезентом, который невозможно было заметить в темноте. Углы брезента были прижаты камнями.
– Они думают, что мы не слишком приятно пахнем, чтобы находится близко к ним. – Маклина усмехнулся на манер идиота. – А как я пахну с вашей точки зрения, леди?
Она подумала, что пахнет он как боров в жаркую погоду, но она пожала плечами и показала на дезодорант, вывалившийся из рюкзака Руди.
Маклин засмеялся. Он расстегивал пояс Руди, чтобы снять с него брюки.
– Вот смотри, мы живем здесь за счет того, что у нас есть и что мы добываем. Мы поджидаем новичков, которые идут мимо нас к свету. – И он кивнул по направлению к берегу озера. – Эти люди имеют власть; оружие, обилие консервов и кипяченой воды, бензин для факелов. Некоторые из них имеют даже палатки. Они живут возле соленой воды, и мы можем только слышать их крики. Они не подпускают нас к себе близко. О, нет! Они думают, что мы можем заразить их чем–нибудь. – Он стянул с Руди брюки и кинул их в яму. Понимаешь, самое гадкое во всем этом то, что мальчик и я должны были бы сейчас жить там, при свете. Мы должны были бы носить чистую одежду и принимать теплый душ, есть нормальную еду и иметь почти все,
